Он отвесил ей земной поклон, а она молча отошла. Дворовый завел его назад в избу и приказал наполнить ему торбы. Потом другой дорогой провел опять в ров между валами, протащил вслед за собой сквозь темную лазейку и долго, молча шел с ним вместе ощупью, так что свальгон, измученный, не раз должен был отдыхать, прислонившись к влажным стенам подземелья.
Было душно, не хватало воздуха… Прошло немало времени, пока потянуло свежестью, и показался серенький просвет… Проводник остановился. У стены стояла лесенка, по которой свальгону пришлось лезть из подземелья. Отверстие оказалось закрытым сверху тяжелой дощатою дверью. Приподняв ее с трудом, свальгон очутился посреди громадной кучи хвороста, сквозь который с трудом пробрался… Наконец он ощутил под ногами твердую, мерзлую землю и стал оглядываться по сторонам, чтобы немного разобраться… Место оказалось опушкой леса, на порядочном расстоянии от городища. Вдали виднелись Пиллены: только горный замок и деревянный сруб; а копошащихся у подножия людей нельзя было рассмотреть.
Утомленный свальгон бросился на землю, чтобы передохнуть после странствования под землею. Надо было также поразмыслить, что делать. Он достал из торбы кое-что съедобное, подкрепился, пораздумал и, поднявшись, направился к порубежному Неману.
Несколько недель прошло уже со дня отправления его из Мальборга. Впрочем, Бернард и не предполагал, что он вернется скоро. Наконец, утром, когда рыцарь, по обыкновению, обходил все закоулки и задворки, он увидел Швентаса, сидевшего на камне у конюшен. А так как Швентас знал, что должен объявиться немедленно по возвращении, Бернард остановился, наполовину изумленный, наполовину гневный.
Батрак не торопился ни с докладом, ни с приветом. Лицо его было равнодушно-безнадежным и не предвещало ничего хорошего.
Не спрашивая и не распекая, Бернард только подошел к нему вплотную и воззрился на него острым, как нож взглядом.
— Я только что вернулся, — печально пробормотал Швентас.
Бернард знаком велел ему следовать за собой: не место было разговаривать среди двора. Холоп пошел, но медленно и неохотно. Когда дверь кельи захлопнулась за ними, крыжак резко окрикнул своего подвластного:
— Говори, что сделал?
— Ничего, — коротко ответил Швентас.
Тот обдал его взглядом, полным презренья. Бернард, издавна изучивший своего слугу, привыкший к обычным его речам и способу выражаться, почуял что-то неуловимое и необъяснимое. Молнией промелькнула у него мысль: «Неужели через столько лет он мог предать?»
