Появились, впрочем, и посторонние: носильщики, гадалки и бандиты — из других отелей. Они отличались от здешних тем, что должны были платить за вход. Что они охотно и делали. Бал-маскарад в гранд-отеле продолжался до рассвета.
Дирекция наняла две деревенские капеллы. Во всех залах звучала танцевальная музыка. Пришло много местных жителей в чудесных старых национальных костюмах. Крестьяне должны были в полночь показать баварские народные танцы и песни, известные на весь мир.
Мелодии и напевы смешались в дикий оглушительный шум, так как в каждом зале играли разное. Все бросали друг в друга конфетти и серпантин. Деревенские парни гоняли по залам несколько коз и подсвинка. Поросенок и развеселившиеся дамы соревновались в визге.
В холле устроили вещевую лотерею. Все лишнее и все, без чего можно было обойтись, сложили в виде пирамиды.
(Лотерейные билеты и выигрыши учитель танцев уже много лет получал от одной мюнхенской фирмы. Чистый доход согласно обычаю доставался ему.)
Во время ужина Кессельгут сообщил, что он заказал в Большом зале столик на троих. Шульце с Хагедорном сидели за этим столиком, окруженные ряженой публикой, и ждали владельца пароходной линии, Хагедорн был без пиджака. Шею он повязал большим красным носовым платком, а на голову нахлобучил набекрень кепку. Он явно изображал парижского апаша. Шульце преобразился еще меньше. Он облачился (правда, на этот раз в помещении) в свой повседневный спортивный наряд: фиолетовый костюм, запонки-листочки на манжетах, обмотки, наушники из черного бархата и огненно-красную вязаную шапку. Постепенно ему стало жарко.
— А коньки? — поинтересовался Хагедорн.
— Перестаньте! — тихо сказал Шульце. — Не напоминайте мне про мой затылок! Я совершенно забыл, что лед очень твердый. Как конькобежец я больше не выступаю.
— А вы с такой радостью пошли кататься, — посочувствовал Хагедорн.
— Ничего страшного, — сказал Шульце. — Временно ошибся в своем возрасте. — Он улыбнулся. — Как вам нравятся мои декорации, юный друг? — Он удовлетворенно оглядел себя.
Хагедорн восхитился.
— Правильно, — сказал Шульце. — А где же наш любезный Кессельгут?
В эту минуту кто-то, стоявший позади них, наполнил три бокала вином.
— Мы не заказывали вина, — испуганно сказал Хагедорн. — Я бы хотел светлого пива.
— Я тоже, — присоединился Шульце.
Кельнер засмеялся. А когда они обернулись, то увидели не кельнера, а господина Иоганна Кессельгута. На нем была тоблеровская ливрея, его привычная, любимая, и он смотрел Шульце в глаза, прося извинения.
