«Студия 28» извлекла на свет как раз вариант 1935 года без звуковой перспективы, добавив триптих об итальянской армии (длиной в несколько сот метров). Другие эпизоды, снятые для тройного экрана, погибли навсегда: в порыве отчаяния Ганс уничтожил их тринадцать лет назад.
Мы сочли нужным подробно рассказать о копии фильма, по которой в наши дни приходится судить о всем произведении Ганса. Она дает лишь слабое представление о произведении. Увеличение скорости проекции, на которое мы уже сетовали в разговоре о фильме «Колесо», сказывается и здесь на немых эпизодах, включенных в звуковой фильм. И тем не менее даже в изуродованном виде это произведение в трех своих эпизодах сохранило удивительную силу. Мы имеем в виду эпизод рождения «Марсельезы», где, как и в фильме «Колесо», лиризм достигается исключительно средствами монтажа; бурные дебаты в Конвенте (несмотря на отсутствие тройного экрана), где благодаря смелости стиля два параллельно развивающихся действия объединяются в единую драму, и, наконец, триптих об итальянской армии — первый опыт поливидения, мастерски и с большой убедительностью осуществленный Гансом. На сей раз характер сюжета оправдывает широту замысла автора. Для Ганса задача состояла не в том, чтобы нарисовать историческое полотно или просто показать на экране личность и деятельность Бонапарта, а в том, чтобы создать кинопоэму, оживить свой рассказ эпическим дыханием. И хотя исторической достоверности в фильме не больше, чем в «Песне о Роланде», зато все в нем проникнуто горячим дыханием народного сказания.
При таком замысле фильма — одного из немногих лирических произведений экрана — автор должен был при помощи технических новшеств, важнейшим из которых остается тройной экран, приобщить зрителя к участию в действии, «захватить его ритмом чередования кадров»[19]. Но прежде, всего режиссер придает своей камере подвижность актера-зрителя. Он прикрепляет ее к крупу скачущей лошади, помещает на груди человека, играющего в снежки, вверяет бушующим волнам или раскачивает наподобие часового маятника над Конвентом.
С помощью тройного экрана Ганс выходит за неподвижные рамки обычного экрана или, вернее, расширяет их, что позволяет ему вписать главного героя (Бонапарта) в массовые сцены (парад армии) или материализовать символику зрительных образов (буря на море и бурные дебаты в Конвенте). Но главное заключается в том, что благодаря раздвинувшимся рамкам экрана Ганс получает возможность развивать основную характерную черту киноискусства — движение. Каждое из трех изображений (либо различных, либо взаимно дополняющих друг друга, либо два одинаковых, но зеркально отраженно расположенных справа и слева от центральной сцены) иногда включает пять-шесть наплывов. Таким образом, тройной экран позволяет зрителю видеть одновременно пятнадцать-двадцать изображений, переплетающихся друг с другом на утроенной площади обычного экрана.
