Голова у нее раскалывалась от той мучительной тупой боли, которая предвещала мигрень. К счастью, Лейси страдала от приступов мигрени все реже и реже и с годами достаточно приспособилась к болезни, чтобы понять, что сейчас самый лучший выход – вернее, единственный выход – немедленно выпить лекарство и отправиться в постель.
В этом случае можно избежать сильного приступа.
Нет смысла задавать себе вопрос, что послужило причиной этой боли: стресс, волнение… можно называть как угодно, но она-то знает, что это следствие встречи с Льюисом.
Скривившись, она поднялась на второй этаж и достала таблетки из шкафчика в ванной. Чтобы достать их с верхней полки, ей пришлось стать на цыпочки. Старые привычки забываются с трудом, и она продолжала держать лекарства в местах, недоступных для маленькой Джессики. Сегодня Джессика спокойно достает до любой из самых высоких полок, в то время как ей самой приходится подставлять стул. Джессика… Когда Лейси наливала в стакан воду, ее рука дрожала. Какую бы боль ни причинил ей Льюис, Лейси никогда не смогла бы забыть, что он оставил ей самый ценный дар всей ее жизни – ее дочь… их дочь.
Она закрыла глаза, истерзанная воспоминаниями о бархатной нежности его голоса, глуховатого от желания, о его жарком дыхании, прокладывающем страстную дорожку вдоль ее шелковой кожи к твердым, припухшим соскам…
– Девочки… Я хочу девочек… минимум полдюжины дочек, как две капли воды похожих на их прелестную, восхитительную мамочку…
– А если у нас будут рождаться одни мальчики? – возражала она, окунаясь в упоение их любви, их вожделения, окунаясь в волны чувственности, которую он раскрыл в ней и которой научил наслаждаться.
– Тогда мы просто будем стараться дальше, верно? – мягко отвечал он, а потом его губы сомкнулись над ее соблазнительно торчащей грудью, и всякие разговоры прекратились на долгое, долгое время.
Стакан, выскальзывающий из ее пальцев, вернул ее к действительности – да еще острая, пульсирующая боль сексуального вожделения, овладевшего телом.
Двадцать лет прошло, а память вызывала такие ясные, четкие образы, как будто это случилось вчера.
Да что с ней такое, Господи? Она прямо-таки одержима мужчиной, которого должна была бы выбросить из головы и из сердца много лет назад. Почему так происходит? Ее представления о Льюисе оказались ложными, вся его нежность, вся любовь и забота были не чем иным, как иллюзией – а она упрямо настаивает на том, чтобы те давние, юные дни служили мерилом ее оценки всех других мужчин. Таких милых, добрых мужчин, как Иэн и Тони, для которых было бы счастьем войти в ее жизнь. Неужели это происходит из-за ее уверенности, что ни один мужчина не в состоянии отвечать недостижимому, невероятному уровню ее идеализированных воспоминаний? А это значит, что ей надежнее оставаться одной. Не возникнет опасности повторения того же опыта – поверить в то, что любима, лишь затем, чтобы однажды обнаружить обман.
