Анвар зашел в дом. Юсуп, возвышаясь над столом, пел одну из народных песен, перебирая две нейлоновые струны пандура. Пение его сопровождалось ужимками и восклицаниями Керима «Ай!», «Уй!», «Мужчина!» и тому подобное. Раскрасневшаяся Гуля откинулась на диван, Дибир задумчиво смотрел на свой забинтованный палец. Зумруд беззвучно прищелкивала тонкими пальцами с осыпающейся мучной пыльцой, прикрыв глаза и поддаваясь течению напева.
Она видела себя маленькой, в старом доме своей прабабушки, древней старухи, одетой в свободное туникообразное платье, слегка заправленное по бокам в широкие штаны. Под ее ниспадающим вдоль спины каждодневным чохто прятался плоский обритый затылок, избавленный под старость от многолетней ноши кос. Каждый день она уходила в горы на свой бедный скалистый участок и возвращалась, сгибаясь под стогом сена, с перепачканными землей полевыми орудиями.
Когда в селе играли свадьбы, прабабушка сидела с другими старухами на одной из плоских крыш с Зумруд на руках, разглядывая танцоров и слушая шутки виночерпия. Черные наряды делали старух похожими на монашек, но в них не было ни капли смирения. Они нюхали или даже курили табак, читали друг другу импровизированные эпиграммы, а вечерами ходили по гостям, закидывая внуков на спину, как стога сена или кувшины с водой.
Зумруд на мгновение вспомнила соседский дом с большой верандой, покрытой ворсовым ковром. Там большая громкоголосая старуха покачивала самодельную деревянную люльку со связанным по рукам и ногам младенцем. Зумруд вспомнила, как щупала тогда детский матрасик с проделанной в положенном месте дырочкой. В нем хрустели пахучие травы, а в изголовье таился запрятанный нож…
Песня иссякла, и все захлопали.
— О чем это, Юсуп? — спросила Гуля, не знавшая аварского языка.
— О взятии Ахульго. О штурме главной твердыни имама Шамиля. Это я тебе примерно перевожу… Значит, много недель отражали мюриды атаки русских на неприступных скалах Ахульго, но врагов и вражеских пушек было слишком много…. И тогда горянки надевали черкески и сражались наравне с мужчинами, матери убивали своих детей и сами прыгали в пропасть, чтобы не достаться русским, дети с камнями кидались на врага, но крепость была взята, вот... Храбрый Шамиль все равно не попался в руки кяфирам, хоть и отдал в заложники любимого сына. Примерно так.
— Тогда иман[7] был у людей, не то что сейчас, — заметил Дибир.
— А мне так нравились наши старые певцы! — сказала Зумруд, убирая выбившиеся пряди за уши. — Сейчас, посмотрите, одна попса, мелодии все краденые.
