Сколько же раз, разматывая прошлое, приглядывался к разорванным нитям когда-то полнокровных живых связей. Нет, не жалел о прошлом — каким другим оно могло быть в те годы... Старался держать верный шаг — вот и весь я. Случалось, спотыкался, оступался, но шаг держал, не изменял смыслу движения, наращивал убежденность.
Нить за нитью перебирал оборванные или иссохшие уже почти чужие связи. Нет в них искренности, а главное, единомыслия. Чем дальше я шел, тем более одиноким становился. Нити отношений истлевали и рвались...
Раздумывал о спорте, испытывая горечь. Я не посторонний спорту. Я вложил не только любовь — поставил на ребро жизнь... А сколько сделал для раскрепощения спорта! Первым в стране стал писать о нем как о профессии — опасной, тяжкой. Тогда это была совершенно недозволенная тема, скользкая своим риском для будущего. Ярлык пришлепывали в момент — и уже вся жизнь наперекос. Я писал о том, что было абсолютно неведомо людям, — об изнанке и подноготной рекордов, олимпийских побед, славы... Меня печатали. Пока я носил титул самого сильного человека в мире (я первым стал носить этот титул в нашем спорте — вырвал его в жестоких поединках и доказательствах рекордами), меня печатали, пусть очень куце, но правда пробивалась к людям. Нельзя было не считаться. Я был довольно знаменит в те времена.
Тогда, на исходе 50-х годов и в самом начале 60-х, я возвысил голос против неуважения спортивного труда, отношения к спортсменам как людям второго сорта, не способным в силу умственной ограниченности ни к какой любой другой работе, кроме самой примитивной — мускульной. Я добивался страхования этого труда и пенсионного обеспечения. Если существует большой спорт, то пусть относятся к нему как к миру, где люди сгорают и разрушают себя в считанные годы. Я жестко и непреклонно выступал против засилья чиновников, жадно сосущих спорт, то есть жизни живых людей.
А скольким же ребятам я просто помог!
И никогда ни слова признательности — стена отчуждения. И если бы только отчуждения — ожидание нового удара все оттуда же — сверкающего мира спорта.
Я достаточно закален. Я не жил с этим ощущением обиды, оно быстро исчезало. Его нет во мне и не было как постоянного живого чувства, определяющего мое поведение.
Разве можно жить, помня о зле, тем более требуя от него справедливости?.. Надо идти. Остальное не имеет значения.
Но как же кусаются крысы!
Как же трудно заживают раны!
Нет людей.
Понимаете крик тысячедневных мук?!
