— Вскоре, меня выпустили по амнистии, но я на какое-то время остался в Сибири. Затаился, немного отдохнул, пожив в одиночестве, осмотрелся и вновь отправился в армию. Куда меня только не забрасывало, тяжелее всего было во Вьетнаме. Вообще, я избегал горячих точек южного полушария. Так и перебивался. Если меня «убивали», воскресал в другом месте, под другим именем. Я попадался.
Меня допрашивали и отпускали, словно окольцованную подопытную птицу, чтобы потом снова отловить. Слушай, я устал от всего этого… ни сдохнуть, ни успокоиться…
— А твоя девушка?
— Что моя девушка? Ах, да… Она сейчас ветеран труда и тыла, у нее больные отекшие ноги. Ее внучка похожа на нее в молодости как две капли воды, но девица вышла отвязная, непутевая. Я отыскал ее сразу же, как только вернулся из Сибири, где-то в конце пятидесятых. Посмотрел со стороны на ее житье-бытье, потом встретил ее муженька, пьяницу и дармоеда в темном переулке и малость поучил его уму-разуму. Не удержался…
— Ты ее до сих пор любишь?
— Издеваешься? У вампира любовь к человеку может быть только плотоядной. Скажем так — я ее помню. Налей себе вина, я оплачу.
— Почему ты не перебрался за границу. Для тебя ведь нет ничего невозможного. Там демократия, там твои вампирские права стали защищать и ты бы не только свободно пил кровь, но тебе бы ее еще и поставляли по средам и пятницам.
— Ох, сколько иронии… вижу, не любишь ты заграницу, — усмехнулся он. — Был я там. Прожил лет пять и смотался обратно на родину. На большее меня не хватило.
— И что? Там тоже есть такие, как ты?
— Есть, — зло сказал он и замолчал, подумал и стал рассказывать дальше: — Познакомился я с тамошними братьями-вампирами. Ну так у них одно на уме — без разбора лакать кровь, только о своей жажде и думают. Одним словом — упыри.
— А здесь? Он засмеялся.
— Да уж, встретил я одного, горького пьяницу. Выпили, поговорили о нашем житье-бытье. Он мне, кстати, и рассказал, что спасается от жажды алкоголем. Он дольше меня на этом свете мается. Долго плакался у меня на плече, а потом попытался укусить. Я пару раз сунул кулаком в его наглую пьяную морду, плюнул и ушел.
— В тебе еще так много человеческого.
— Ты это говоришь, потому что не знаешь, насколько я отвратителен, что я вытворял и на что способен, — он остро глянул на меня. — И выбрось из головы эту дурь, что можешь спасти меня, облегчить мою участь и прочую ерунду. Мне легче одному…
— Как хоть тебя зовут?
— Никак. Если я назовусь, ты меня позовешь и я вынужден буду прийти.
