— Ты хотел сказать: «с хорошим человеком»?
— Нет, именно «с хорошей девчонкой». В вас, бабах, порой такой дряни понамешано.
— Понимаю. Тебя бросила твоя девушка.
— Не бросила. Просто не дождалась. Человека бросают, когда понимают, что жить с ним невозможно, не тот человек оказался. А когда девчонка не может дождаться парня, это значит, что ей так хочется замуж, аж свербит. И не важно за кого, лишь бы взяли.
— Ты всегда был таким циничным?
— А разве я не прав? — он снова глянул на меня с обостренным вниманием: — Возражай вслух, чего боишься?
— Я не боюсь, просто думаю как поточней высказаться.
— Ты говори, а я пойму.
— Ну, хорошо. Такие девушки, о которых ты только что сказал, не очень уверены в себе. Парень, которого она ждет, возвращается из армии чуть ли не суперменом, пройдя суровое испытание мужской жизнью и смотрит он на свою избранницу не как раньше, восторженными глазами юнца. Некоторые девушки уже по письмам своих парней чувствуют, что их друг здорово изменился, или что у него появилась другая и может потому спешат устроить свою судьбу.
— Убедительно. Скорей всего та, что не стала ждать меня с войны, из моих писем почувствовала, что я изменился, что я уже не тот которого она знала, что возможно, я уже не человек…
— Так, ты… вы преобразились на войне?
— Да, в Великую Отечественную, когда наша часть стояла в Карпатах. Я служил в разведке и осматриваясь в здешних лесах, забрел на заброшенный хутор. Но там обретался древний дед, который приветил меня: накормил, напоил, спать уложил, ну а потом укусил. Ну и… Тогда мое преображение было довольно легко скрыть и… тогда я был сыт всегда. Но я, знаешь ли, был довольно идейным вампиром и пил только фашистскую кровь. Особенно любил гестаповцев, которых рвал на куски.
Однажды заслонил собою от автоматной очереди комбрига и, черт меня дернул, после этого вернуться с поля боя в нашу часть. Оказывается многие ребята видели, как меня прошило автоматной очередью, а я как ни в чем ни бывало продолжаю расхаживать по белу свету. Меня начали сторониться и, в конце концов, комбриг вызвал меня к себе. Пришлось все ему рассказать. Он долго матерился, но кажется поверил, потому что, как только стало известно, что к нам в часть едет особист, комбриг отправил меня к партизанам. Там, в лесах, я резвился до конца войны. Плохо ли: уйдешь ночью в разведку, подпитаешься немецкой кровушкой, а утром в землянку — на целый день отсыпаться. К концу войны какая-то сука, из так называемых однополчан, стукнула на меня и я был взят в особый отдел. Он замолчал, уйдя в воспоминания. То, что они были не из приятных, выдавало болезненное подрагивание его губ.
