- Ах, вы! Пшш! Маленький!..
Всхлопнули руки, и зашумела трава. Сергей поднял брови и оглянулся.
- Чего вы, Дуня? Где маленький?
- Бабочку вашу спугнула! - объяснила девушка, и в ее нежном лбу и линиях губ дрогнули смеющиеся складки. - Ищу вас, а вы - вон он где... Маленький-то - это вы, должно быть, Сергей Иваныч... Делать-то вам больше нечего.
- Ну, ладно! - хмуро улыбнулся Сергей. - Что ж такое... Поймал бы и отпустил, ибо сказано: "всякое дыхание да хвалит господа..."
Дуня потянулась, ухватилась рукой за черный кривой сук и подняла вверх свое тонкое, правильное лицо, одетое легким, румяным загаром. И в ее черных, спрашивающих глазах отразилось колыхание света, ветра и зелени.
- А вы думали - нет? Ясное дело, что хвалит, - протянула она. - Жарко. Я вам там письмо на столе положила, почтальон был.
- Неужели? - почему-то спросил Сергей.
Он встал, неохотно и сладко потягиваясь. Тонкая, цветная фигура девушки стояла перед ним, и согнутый сук дрожал и осыпался над ее головой мелким белым цветом. Там, откуда он приехал, не было таких женщин, наивных в естественной простоте движений, недалеких и сильных, как земля. Сергей опустил глаза на ее мягкую круглую грудь и тотчас же отвел их. Откуда это письмо?
Смутное, колющее чувство, странно похожее на зубную боль, заныло в нем, и сразу тоскливая, серая тень легла на краски зеленого дня. Каменный город взглянул прямо в лицо тысячами слепых, стеклянных глаз и пестрым гулом ударил в уши. Дуня улыбнулась, и он улыбнулся ей, машинально, углом губ. Раздражая, чирикали воробьи. Девушка отпустила сук, и он зашумел, устремившись вверх.
- Сегодня покатаюсь, - весело сообщила она. - Я, да еще Лина Горшкова, да столяриха, да еще канцелярщик один, Митрий Иваныч... Запоем на всю ивановскую. Гребля только плоха у нас - некому. Кабы не это - далеко бы забрались!..
- Великолепно, - задумчиво сказал Сергей. - Кататься - хорошее дело...
- А...
Дуня слегка открыла рот, собираясь еще что-то сказать, но только положила руки на голову и вопросительно улыбнулась.
- Что - "а"? - подхватил Сергей.
- Вы, небось, ведь не захотите... А то вместях бы... Митрий Ваныч сыграет что... Новая гармонь у него, к весне купил. Трехрядка, басистая... Уж так ли играет - прямо вздохнешь...
Неприятное чувство тревоги наскоро заменилось мыслью, что письмо ведь может быть незначительным и нисколько не страшным. Но идти в комнату медлилось и хотелось разговаривать.
