Его старый враг, машинист с бремсберга, давно заметил, что пес стоит на камне, как памятник. Подняв кусок железной трубы, он стал подкрадываться, чтобы рассчитаться с Хромым псом за все. Машинист находился уже совсем близко, когда Геленджик завыл. Послушав с минуту этот вой, машинист с досадой плюнул, бросил трубу на землю и пошел, не оглядываясь. Не мог он ударить собаку в тот момент, когда она так выла. Этот ужасный вой напоминал скорбь человека.
9. Ожидание. Благородная старость. Огоньки в небе
Пес и камень стали неразлучными. Всю вторую половину дня и всю ночь в порту выла собака. Глубокое отчаяние сменилось более глубокой тоской. Геленджик обессилел и лег головой на вытянутые лапы, безразличный к любым ударам судьбы, даже если это будет удар железной палкой одного из многих рыбаков, в чьих хижинах он побывал непрошеным гостем. Весть о том, что черная тень, Хромой пес, вторые сутки лежит на камне и ничего не ест, быстро облетела порт. Один из рыбаков пришел с ружьем, чтобы убить неуловимого вора, но выстрела так никто и не услышал. Вместо этого он оставил на камне кусок хлеба. С этого дня портовые рабочие и рыбаки сами стали приносить Геленджику еду к камню. Сначала их восхищало, что собака стоит на берегу как дозорный, и до слез вглядывается в море, потом они к этому просто привыкли.
Не один раз зацветали миндаль и гвайюла, а Геленджик начинал линять, не один раз, спасаясь от штормов, в бухту заходили корабли разных стран и пароходных компаний, но среди них не было пузатого корабля с домиком посередине. Страна, для которой ловили рыбу Борщ, капитан, Машинное масло и в которой они жили, и страна, где волей случая жил Геленджик, находились в натянутых дипломатических отношениях. Поэтому капитан сейнера несколько лет подряд даже в самую страшную штормовую погоду старался не заходить в удобную бухту иностранного порта, а вел свой корабль, прыгающий, как мячик, на огромных волнах, в свой родной порт. Потом между этими двумя странами установились снова хорошие дипломатические отношения, но не было сильных штормов.
Геленджик по-прежнему много времени проводил на своем камне. Но теперь он больше лежал или сидел, потому что стал стареть. И глаза у него теперь слезились не оттого, что он пристально вглядывался в море, а от старости. Пес давно забыл, зачем он смотрит в море, что он ждет. Он очень смутно помнил, что когда-то, очень давно, на каком-то маленьком корабле от него уплыло что-то очень хорошее. Он забыл, чего он ждет, но ждать не перестал. Ожидание стало его привычкой, смыслом его жизни.
