Я оценивающе вгляделся: глаза, скулы, очертания подбородка - вроде, ничего не изменилось. Вот: взгляд стал цинично-подсчитывающим, старой склочнице это и подходило более всего. Но я ее такой не рисовал! Презрительный изгиб губ также оказался новым приобретением. Я похолодел: чувство, как будто мною нарисованная картина вышла из повиновения и принялась изменяться сообразно своим собственным представлениям.
То, что я шутя называл "бытовым волшебством" действует недолго? Или не на всех? Или...
Я пробормотал какую-то чушь и бросился на второй этаж, где - я знал - над красным кабинетным роялем висел тот самый злополучный портрет. Я едва не сшиб с ног владельца радиостанции, обнимающего на лестнице сразу двух глупо хихикающих девчонок. Я метнулся к цели и... уставился в пол, словно боялся увидеть, что мною же созданное лицо насмешливо подмигнет мне, как в фильме ужасов. Я даже не удивился бы, кажется, хотя испугался бы без сомнения.
Наконец, оторвав взгляд от длинной царапины на полированном боку рояля, я медленно поднял взгляд. Скользнул по тяжелой золоченой раме в вычурных завитках, уперся в собственную подпись и мучительным усилием взглянул на живописные мазки самого лица. Сморгнул, разгоняя набежавший туман. И понял, что предчувствие катастрофы не обмануло меня.
Это не было мое произведение. Не было в полной мере моим, а словно уже живущим собственной жизнью. Своеобразно обаятельное лошадиное лицо, с которым я начинал работать и которое преобразовал по-своему, не вернулось. Получилось лицо новое, в котором я узнавал и естественные черты, и созданные мной, но они словно подернулись дымкой, поверх которой торжествующе и нагло нарисовались расчетливость и надменное презрение.
"Проявились", - понял я, хватаясь за полированную крышку рояля, чтобы удержаться на ватных ногах. Не нарисовались - проявились. На свет вылезла внутренняя сущность хозяйки, которая раньше скрывалась за лошадиным обаянием, а после - под гладкостью нарисованных черт. Проявились, сверхъестественно изменяя и саму ее, и мой портрет.
Похоже, кроме меня, этого еще никто не заметил.
Я сбежал с вечеринки и впервые за полгода отправился в свою старую квартиру.
В коридоре пахло нежилой пылью. Яйца в холодильнике протухли, масло покрылось зеленой плесенью, раскрытая книга Перумова валялась на табуретке. Я машинально поднял ее, и на глаза попалась фраза: "Мне нужен какой-нибудь могучий чародей, но не первый попавшийся..."
