Антип едва дух перевёл. Из угла, разинув рот, пялился на рассказчика белобрысый Минька.
– Выходит, княгиня наша Матильда - это Матрёшка и есть.
– Выходит так, - кивнул рыцарь, поднял глаза к закопченному потолку и пришлёпнул губами. - Эх, гусляр! Как подумаешь, а ведь выторгуй я тогда поросят, али не продай девку купцу, может, и не стала бы княгиней, как думаешь?
Антип сдвинул брови: оно, на первый взгляд, конечно, но чудился ему в словах рыцаря некий подвох. Торопясь залить сомнение, он спросил чарку горькой.
– Это ж надо, сколько лиха девке досталось. Ну да зато теперь до старости в любви и согласии...
– Ну... - неопределенно протянул рыцарь. - В согласии вроде... Оно, правда, опосля свадьбы такая история вышла...
– Данилушка, ты где ж пропадал-то?
Молодой князь молча пил квас прямо из узорного кувшина. Глядеть на его худую шею было Матрёше и жалко, и горько.
– Где был-то, - безнадежно шепнула она.
– Тебе что за дело?
– Да как же... ведь жена я тебе.
– Жена-а, - насмешливо протянул он, будто ударил.
У Матрёши щеки пионами вспыхнули и в глазах поплыло.
– Нешто не люба я тебе?
– Люба, не люба... Кабы не ты, Матильда, я б осенью в Поречье сватов заслал, у нас уже и сговорено всё было...
– Так зачем же ты меня замуж брал?
– Знамо дело - положено так. Как в возраст вошёл, изволь змея победить, а на спасенной королевишне жениться. Не сдюжишь, так и княжество другому достанется: за мной братьев ещё четверо, и каждому княжить охота.
– Данилушка...
– Да не реви ты! Я ж тебя не гоню, не браню. Хочешь, платье новое из золотой парчи? Или жемчуга на шею в три ряда?
– Не надо мне жемчуго-ов, я без тебя тоскую-у...
У княза на миг в глазах потеплело, но тут же высох взгляд, потемнел. Шагнул к двери, и почудилось Матрёше - навек уходит. Встрепыхнулась она, следом бросилась.
– Данилушка! Данилушка, а я-то как же?
– А ты, как знаешь. Хочешь - девок гоняй, хочешь - в окошко гляди, а не хочешь - так спи-отдыхай. У меня к тебе лично-то никаких претензиев...
Антип сощурился с подозрением.
– Погоди-ка, а ты-то откуда вызнал?
Рыцарь пригладил ладонями редкие белёсые волосы.
– Так я у старого князя служил. О ту пору как раз караулом возле терема стоял: не хотел, а услышал. Наутро княгиню молодую увидел, да так и обомлел: Матрёшка! Ну, порасспрашивал кой-кого об одном, о другом... о третьем сам догадался.
– Не говорил, с княгиней-то?
– Поговоришь с ней поди. Целыми днями в тереме у окошка сидит, наружу не выходит, слова, бывает, за цельный день не скажет.
