Наконец процессия достигла храма Юпитера на Капитолийском холме, откуда годом ранее Эмилиан начинал свой путь. Здесь предстояло совершить ритуал жертвоприношения. Но сначала наиболее важных карфагенских пленников отвели в тюрьму у подножия холма и казнили. Когда с ними было покончено, Эмилиан взошел по ступенькам храма наверх, окропил вином бровь вола, осыпал его хребет подсоленной мукой, а затем медленно провел ножом вдоль позвоночника. После этого он, подобно жрецу, накинул на голову свободную складку своей тоги, давая тем самым знак слугам резать животному шею, что и было произведено по всем правилам. Вероятно, перед тем как уехать из Рима в Африку, Эмилиан пообещал совершить это жертвоприношение, и теперь он благодарил Юпитера за свой успех. Когда обещанный ритуал был завершен, началось праздничное пиршество.
Корнелия, чей сын, покрытый славой, невредимым вернулся в Рим, просила Тиберия сопровождать ее на званые приемы и собрания в домах у представителей знатной элиты. Для карьерного развития молодому человеку было необходимо активно налаживать контакты в свете, перенимать военный опыт, общаясь с великими полководцами, например с Эмилианом, и с максимальной выгодой использовать завоеванный в Карфагене знак отличия — «Стенную корону». Для молодого аристократа, жившего в Римской республике во II в. до н. э., слова «политическая карьера» означали совсем не то же самое, что для современных политиков. Нахождение в должности не подразумевало никакой зарплаты. Не было ни восьмичасового рабочего дня, ни пятидневной рабочей недели. Все надежды на политический успех для римского аристократа были связаны с одним-единственным событием, которое можно уподобить узенькому окошку в большую жизнь, — ежегодными выборами на государственные посты.
Однажды добившись успеха на своем поприще, римский чиновник обнаруживал, что награды — слава, почет, авторитет, богатства — начинают течь к нему сами собой. Как следствие, выборы проходили в жесткой борьбе, тем более что на высших ступенях властной лестницы число магистратов сокращалось, соответственно попасть в их число становилось еще сложнее. Эмилиан уже достиг вершины. Теперь настала очередь Тиберия. Правда, поскольку сама Корнелия была склонна преуменьшать заслуги обоих своих сыновей, о ней пока чаще говорили как о теще Сципиона Эмилиана, нежели как о матери братьев Гракхов. Как бы то ни было, пока мать раздумывала над перспективами политического роста Тиберия, сам он куда больше интересовался дискуссией, развернувшейся в высших кругах Рима. Она касалась тех богатств, которые, как все прекрасно видели, хлынули в город.
