— Голова? Стой… Дай-ка вспомнить… А… Понял… Это когда мы с тобой переправлялись на лодке с одного острова на другой, и я к тебе приставал, а ты огрела меня веслом? Да, болела… Еще как болела… Ой-ой-о-о-ой, как болела… Но мне, знаешь, была приятна эта боль… И вообще, мне было приятно все, что ты мне делала… — Он снова ущипнул ее за бедро, как будто бы имел на это право. — Катя, лапочка, может, ты завтра отправишь своего муженька куда подальше, и мы с тобой завихримся куда-нибудь, в Анталью, к примеру? Там так красиво, ты не представляешь себе… У меня там друг один живет, квартиру купил… Мы бы погуляли там вечером, я бы показал тебе город, посидели бы где-нибудь, выпили… чаю!!! Ты представляешь, эти турки пьют один чай! Я скоро утону в этом чае…
Она слушала его, и глаза ее наполнялись слезами. В ушах звенело: «…Это когда мы с тобой переправлялись на лодке с одного острова на другой, и я к тебе приставал, а ты огрела меня веслом…» Кто же этот чудак и как его зовут?
— Послушай, танец уже закончился, уже второй начался… Отведи меня, пожалуйста, к столику… к мужу… — взмолилась она, поскольку ноги ее уже не слушали, она едва стояла.
— Катя, ну, я очень прошу тебя, пообещай мне, что отправишь завтра куда-нибудь своего муженька…
— Но зачем тебе все это? Не с кем развлечься? У тебя же есть девушка… красивая, между прочим…
— Ты, я вижу, забыла меня… — сказал он вдруг с грустью, и лицо его при этом приняло выражение невыразимой нежности, любви.
— Нет… нет, не знаю… — Она не выдержала этот взгляд, опустила голову.
Иногда ей казалось, что она смотрит в глаза Ивану, и, хотя она уже и поняла, что это не он, но все равно это было его лицо, его руки, его дыхание… Это был он и одновременно не он.
— Ну, родная, скажи: Сережа, я тебя не забыла, я люблю тебя до сих пор, я и сына своего назвала в честь тебя — Сережей… И не отказывайся, я же слышал, как ты на пляже его звала… Скажи мне одно: ты еще любишь меня?
Ей вдруг стало жаль этого парня, который так хотел услышать от нее, от своей Кати (о которой она ничего не знала), слова любви, и она сказала:
— Да, я люблю тебя… Вернее, любила… Но я все равно не поеду с тобой в Анталью, я не могу… Понимаешь?
— Понимаю… Понимаю, что я — осел…
— Ты сам все знаешь…
— Я виноват перед тобой… — Он крепко обнял ее и, бросив быстрый взгляд на сидящих за столиком Михаила, Валентина и Машу, прошептал ей в самое ухо: — Я виноват… виноват… Это только я знаю, как я перед тобой виноват…
