– А, и Марко здесь? Помнится, мне не знаком молодой человек, который стоит с ним рядом? Он тоже ваш сын, сиор Поло?
– Нет, ваше святейшество. Позвольте мне представить вам Орфео ди Анжело Бернардоне – он друг моего сына и отправляется с нашим караваном в числе охраны.
– Стало быть, тоже венецианец?
– Он из Ассизи, ваше святейшество. – И, чтобы разрядить неловкость, Николо добавил: – Он племянник благословенного святого Франческо из этого города.
– В самом деле?
Тебальдо присмотрелся к коренастому юноше. Он гордился своим умением разбираться в людях. Молодой человек держался достойно, и Тебальдо понравилось живое любопытство, светившееся в его карих глазах. Энергичный, сообразительный юноша. Жаль, что он не обучен богословию, подумалось ему, и сейчас же в голове мелькнула еще одна мысль.
– Сиор Бернардоне, – заговорил он, – с позволения синьоров Поло я хотел бы, чтобы вы сопровождали меня в плавании в Венецию. Уверен, что с вами на борту нам обеспечено покровительство вашего святого дяди. Думается, он стоит ближе к Божьему престолу, чем всякий другой святой, кроме только благословенной матери Господа Нашего.
Братья Поло поспешили поклонами выразить свое согласие, а вот на лице ассизца Тебальдо приметил отчетливую тень разочарования и смятения. Кажется, ему не слишком польстило личное приглашение нового папы. Марко насупился и шепнул что-то на ухо другу. Тот кивнул и неуклюже выступил вперед. Он преклонил колени, склонил голову так низко, что лбом коснулся белой шелковой туфли Тебальдо, и поцеловал край его легатского облачения.
– Я слуга ваш и Господа, ваше святейшество. Весь я и все, чем владею, в вашем распоряжении.
Выбрав разбитый валун среди старой осыпи, Конрад пристроил дорожный мешок и сел, поджидая отставшую Амату. Солнце еще не достигло высшей точки, но камни уже нагрелись и скоро должны были раскалиться: выдался тот редкий октябрьский денек, который упрямо притворяется летним. После часа подъема по лесной тропе всякая тень осталась позади, зато легкий ветерок, скользивший по склонам, слегка разгонял зной.
Отшельник редко выходил за границу леса, спускаясь в селения долины или забираясь на эти голые высоты. Если ему и случалось вскарабкаться на вершину, то лишь в особо чтимые святые праздники, чтобы помолиться Богу в возвышенном уединении. С утесов открывался величественный вид: хребет за хребтом, голубые и лиловые вершины в снежном облачении, головокружительные пропасти, в которые низвергались водопады, – все говорило ему о величии Творца, перед которым сам Конрад казался себе ничтожным и серым, как паучок, поселившийся в щелке стены его хижины. Горожане, застрявшие в тесной паутине их собственного изготовления, могли мнить себя владыками своего мирка, но перед Господними Апеннинами умалялась всякая людская гордыня.
