На другом снимке раскинулось широкое поле, по которому растянулись длинной цепочкой ребята с тяпками. «В битве за высокий урожай» — было написано под ним. На последней фотографии ребята уже не работали, а, сбившись в кучу, сидели и лежали с открытыми ртами, будто кричали «ура». Подпись сообщала: «Хорошая песня — верный спутник ребят». Значит, они не орали, а просто пели.
— Ну и где же ты? — спросил я Детеныша.
Тот радостно произнес:
— Тут меня нет, я как раз бегал за водой для корреспондента — пить захотел. А вон там, где работаем, — есть. — И Детеныш ткнул пальцем в согнутую черную палочку: — Вот он я!
Я засмеялся.
— Это пенек какой-то с ручкой.
Детеныш обиделся:
— Вечно ты подковыриваешь… Не с ручкой, а тяпкой.
— Ах, извини! Пенек с тяпкой…
— А ну тебя! Давай сюда газету. — Он выхватил ее у меня и, засопев, хотел уйти.
Я остановил его:
— Да не дергайся ты, словно маленький. Пошутить нельзя…
— В гробу я видел все эти твои шуточки.
Но, однако, остался, присел на крылечко и принялся снова скатывать газету в трубку, бережно и аккуратно.
Фотоочерк мне не понравился. Ни о ком ничего интересного. И выражения какие-то непонятные: «…создав атмосферу единодушия», «…сконцентрировав усилия», «…горя неугасимым энтузиазмом». Прочитав такое, я никому из ребят не позавидовал. Да собственно, чего было завидовать, если я стою на пороге великих открытий и моя слава будет, пожалуй, погромче, чем у этого огородного ШПО, который горит неугасимым энтузиазмом.
Единственное, что пришлось мне в этом фотоочерке по душе, это то, что нигде не было Рагозина, ни на снимках, ни даже в тексте.
— Куда же делся ваш знаменитый «комиссар» отряда?
— Толян, что ли? А кто его знает. Может, места не хватило. Да, Брыська, Алька Карасин говорил, что ты будто бы нашел в Желтом курганчике много каких-то черепков. Верно ли?
— Верно. Вон они, в сарайчике. Иди посмотри. Детеныш пробежал глазами по углам пола, по двум полочкам.
— Где?
— А это что?! — сдерживая гордость, произнес я. — Кувшин. Склеил уже черепки.
Детеныш не только не пришел в восторг, как я ожидал, но на его полном румяном лице не мелькнуло ни малейшего волнения. Он, не торопясь, осмотрел со всех сторон мой грязноватый, неуклюже склеенный сосуд.
— Думаешь, древний?
— А то как же! — разозлился я. — Или он похож на посудину из вашего сервиза?
Детеныш снова осмотрел кувшин, зачем-то ковырнул ногтем еще не совсем засохшую глину.
— Слышь, Брыська, Алька Карасин и Клюня, кажись, что-то замышляют против тебя. А, может, и Толян.
