Григорий извлек из кармана бумагу и начал перечитывать описок задерживаемого оборудования. После неудачи в Свердловском совнархозе он решил обратиться в обком.
Кто-то опустился на стул около него. Григорий повернул голову. Пожилая женщина в сером платке. Черное платье. Усталое, ясное лицо.
Григорий отвел глаза и вздохнул...
— Не ладится что-нибудь? — спросила соседка.
— Да вот, — и Григорий протянул незнакомой женщине бумагу с перечнем нужного оборудования.
Женщина взяла бумагу. Руки как руки. Бледно-синие жилки выпукло проступают сквозь смугловатую кожу.
Помолчали.
Но помолчали так, будто обменялись мыслями. И она, как бы продолжая этот безмолвный разговор, спросила:
— Остановился где?
— Еще нигде.
— Я недалеко живу, на Свердлова. Пойдешь ко мне.
Григорий ничего не успел ответить, потому что дверь кабинета приоткрылась. Вышла секретарша, строго повела узкими черными монгольскими глазами и засветилась, увидев Гришину соседку:
— Дарья Феоктистовна, пожалуйста, ждет он вас.
Дарья Феоктистовна с бумагой Григория встала, кивнула ему и прошла в кабинет.
На карниз прыгнул хохлатый воробей. Ветер взъерошил его коричневые перышки. Воробей сделал вид, что не обращает на ветер никакого внимания, и быстрым недружелюбным зрачком чиркнул по лицу Григория. Дверь кабинета приоткрылась, вышла Дарья Феоктистовна, ее бледные губы улыбались. Она протянула Григорию бумагу:
— Все в порядке. Завтра все получишь.
...На втором этаже трехэтажного дома в квартире Дарьи Феоктистовны Степановой приютилась тишина. Однотумбовый письменный стол, книжный шкаф, заставленный в два ряда книгами. На стене фотография невысокого мужчины, курносого, с тремя мальчиками.
Дверь в другую комнату приоткрыта. Там виднеется железная кровать. Дубовый обеденный стол. Три стула вокруг. Вот и все убранство.
Дарья Феоктистовна вышла из второй комнаты, неся плащ:
— Вот это наденешь, когда по делам пойдешь. На улице дождь. А спать будешь на раскладушке.
— Спасибо. Не стоит беспокоиться.
— О здоровье стоит. Если ты здоров, то и остальным хорошо. Это муж, — она заметила взгляд Григория, — и сыновья...
Григорий внимательно посмотрел на нее. Она, поняв, что он хочет узнать о них, сказала:
— Расстреляли его в тридцать седьмом. Меня арестовали. Дети попали в детдом. Перед самой войной меня выпустили, но тут же снова забрали. Шестнадцать лет провела там. Один сын убит у Кенигсберга, младший погиб в сорок пятом, когда с Японией войну начали. Средний — инженер, живет не здесь — в Златоусте. Очень ты на него похож.
