— Ясно. — Очеретный переложил трубку из руки в руку, посмотрел на часы. — Яснее некуда. А почему так поздно звонишь?
— Русалочью скалу знаешь? Это у нас с тобой телефон под носом, а там...
— Ладно, — перебил Очеретный. — Что предлагаешь?
— Катер наготове. Поднимай свою гвардию. — Яновский закашлялся, прохрипел: — Не забудь прихватить кого-нибудь для опознания.
Очеретный положил трубку, искоса посмотрел на Гринько:
— Все понял? Прокуратуру беру на себя, а ты звони Куманько. По дороге заскочим к Сосновским... Фабрика? Не до нее сейчас, не теряй времени.
— Не надо, товарищ старший лейтенант, к Сосновским. Лучше потом. Подготовить бы Елену Дмитриевну. Да и девушка... Может, какая-то другая?
— Какая еще другая? — угрюмо отозвался Очеретный. — Две беды лучше, чем одна? Хорошо, опознание проведем потом. Фотокарточка в деле есть? Возьми ее с собой.
Гранитная скала нависала над водой, обветренная, облизанная у подножия волнами; в верхней части между расщелинами, где любят гнездиться чайки, пробивался реденький бурьян. Именно тут Днепр словно из любопытства — а что там дальше, за этой гордой скалой? — делал поворот и разделялся зелеными островками на два рукава. К одному из этих островов и держал курс катер Яновского. Сам капитан, длиннолицый мужчина средних лет, всю дорогу кашлял и тихо поругивался.
— Полежать бы тебе, — сказал Очеретный. — Молочка горяченького попить...
— Полежишь тут. Каждый день обещаю жене сходить к врачу и — не то, так это. Нам, речникам, только и передышки, что зимой, а началась навигация...
— Напрасно жалуетесь, товарищ капитан, — вмешался следователь Ремез. — Это мы — среди камней, по горячему асфальту, в заводских дымах, а у вас тут нетронутая природа — река, лес, воздух. Одним словом, красота!
Рядом с Ремезом, опершись локтями на колени, щурился следователь прокуратуры Котов, который принял к своему производству это дело. Он что-то буркнул, услышав эти слова, и покосился на коллегу. Белолицый судебно-медицинский эксперт Куманько, как всегда одетый так, словно собрался в гости, придерживал одной рукой кожаный чемоданчик и всматривался в пену за кормой. Молчал и Гринько; он думал о Ванже, радовался, что лейтенанта сейчас нет на катере. Пока вернется из Крыма, Нину, если это она, успеют похоронить. Но ох как инспектор Гринько надеялся, что девушка, найденная в рыбацкой сети, не Нина. Он понимал, что желать смерти еще какому-то, пусть даже совсем незнакомому человеку по меньшей мере жестоко и аморально. Именно это, видимо, имел в виду и старший лейтенант Очеретный, когда спросил: «Две беды лучше, чем одна?» «Но я же не желаю смерти живому человеку! — думал Гринько. — Эта девушка все равно мертва, и тут ничего не поделаешь».
