— Так вы и Нину видели?
— Ну да. Потому и пришел к вам.
— Где и когда вы ее видели?
— Я же говорю — вчера. С работы шла, а я, как всегда, песика веду на поводочке, значит...
Ванжа теперь вспомнил, что и сам не раз видел этого человека на Чапаевской. Квач прогуливал огромную овчарку черной масти. Однажды даже столкнулись на тротуаре, Ванжа еще подумал: «Ну и зверь! Хоть в воз запрягай». Интересно, запомнил ли его Квач?
Виталий Гаврилович словно угадал его мысли, чуть-чуть усмехнулся и, бросив взгляд на Гринько, понизил голос:
— И вы там, извините, бывали, товарищ лейтенант. С цветочками. По молодому, видать, делу.
— Наблюдательный у вас глаз, Виталий Гаврилович, — смутился Ванжа. — Но мы с вами, кажется, отклонились в сторону.
— Ну да, ну да, — охотно согласился Квач. — Я о том, что и правда отклонились. А что касается глаза... не принимаю комплимента, он у меня издавна подслеповат. Если бы не ваши усы...
Гринько прыснул и сделал вид, что закашлялся. Ванжа показал ему за спиной кулак, угрюмо кивнул Квачу:
— Пошутили и довольно.
И Квач сразу тоже посуровел.
— Ваша правда, — сказал он. — Грех смеяться, когда у людей горе. Плакала Нина, и я так понял, что радист, или кто он там, давненько зачастил к ней, принуждал ее, значит... Матери боялась признаться, а мне, вишь, открылась. Как теперь на свете жить, спрашивает? Поженитесь, говорю, так все утрясется. «Нет, — кричит, — ни за что на свете!» И побежала.
— Домой?
— Не знаю. Не обратил внимания. У меня сразу сердце заболело, я и поплелся домой. Не чужая мне дочь Павла. Намеревался было сам набить морду тому выродку, — Виталий Гаврилович положил на стол большие, в синих жилах кулаки, — а как услышал от Елены, что Нина исчезла, сразу, значит, к вам подался...
За Квачом давно закрылась дверь, а Ванжа все еще сидел неподвижно, смотрел в окно, за которым подкрадывались сумерки. На ветке, как раз против открытой форточки, сидел воробей, ветка качалась, похоже было, что серый озорник умышленно раскачивает ее.
Гринько проследил за взглядом Ванжи.
— У одного мужика горит дом, — сказал он. — Его спрашивают: «Иван, что ты себе думаешь? Дом же догорает!» — «Как раз об этом, дурень, и думаю, — отвечает мужик. — Не будет стрехи, где ж воробьи от дождя станут прятаться?»
— Иди ты, Гриня, к чертям! — устало сказал Ванжа. — Ты когда-нибудь бываешь серьезным?
Широкая спина младшего лейтенанта застряла между косяками двери.
— Бываю, Вася, бываю. И сейчас серьезный, как никогда, — Гринько обернулся. — Просто мне не нравится, что ты скис. Хочешь, я с тобой останусь?
