Когда Энни наконец открыла оба глаза и осмотрелась, ей удалось уяснить сразу несколько вещей: она лежит не в своей постели, поэтому и не может нащупать прикроватный столик; у нее страшно болит голова, а на бедре ее лежит — ну кто бы мог подумать? — человеческая рука. К счастью или к несчастью — выяснится в дальнейшем, — рука оказалась мужской. Шаг за шагом, как бывает, когда складываешь из отдельных рисунков движущиеся картинки и подолгу ищешь нужные карточки, Энни воскрешала в памяти прошлый вечер. Картина получалась нечеткой и путаной, к тому же с большими пробелами. Что она ясно помнила, так это пиво, громкую музыку, танцы, какие-то шипучие напитки в бокалах с зонтиками, мелькающие огни, оркестр, смеющихся людей, сбивающий с ног ветер, тускло освещенные улицы, крутой подъем на холм, лестницу… Энни старалась вспомнить, что же было дальше. Еще один бокал… или два?.. Вцепившись друг в друга и неловко спотыкаясь, они добрели до постели. Той самой, в которой она сейчас и лежит. Энни осторожно сняла руку со своего бедра. Хозяин руки пошевелился и промычал что-то во сне, но, слава богу, не проснулся. Энни села и внимательно осмотрелась.
На ней не было ничего — ну ни единого лоскутка! Ее одежда была разбросана по дощатому полу в беспорядке, наводившем на мысль о том, что в процессе раздевания стыд и сдержанность были отброшены напрочь; ее черные шелковые панталоны висели на спинке кровати, как взятый в качестве трофея штандарт поверженной армии. Быстрым движением Энни сдернула их, натянула на себя, а затем провела руками по голове, приглаживая взъерошенные волосы. Чувствовала она себя отвратительно.
— Идиотка, — прошипела она, обращаясь к себе. — И-ди-от-ка!
Она посмотрела на спящего мужчину. Короткие пряди черных волос, не примятые подушкой, торчали во все стороны, а одна шаловливо прикрывала правый глаз; мощная челюсть, широкие плечи, красивая и не сильно заросшая волосами грудь. Хорошо хоть не сослуживец — на полицейского не похож. Глаза его были закрыты, а она, к стыду своему, не помнила, какого они цвета. Щеки покрывала щетина, но он, по всей вероятности, начал бриться не очень давно. Сколько же ему лет? Двадцать два, самое большее — двадцать три, решила она. А ей? Только что стукнуло сорок. Судя по виду его квартиры, парень еще холостяк. Энни предпочитала иметь дело с женатыми мужчинами старше ее.
Вздохнув, она принялась собирать с пола свою одежду и одеваться. Комната выглядела достаточно опрятной: стены окрашены в светло-голубой цвет, на одной — репродукция обнаженной натуры Модильяни, на окне — венецианские шторы, создающие полумрак. На стене напротив кровати висел постер неизвестной ей рок-группы. Под ним стояла электрогитара, шнур от нее тянулся к небольшому усилителю. Энни вспомнила: парень говорил ей, что играет в какой-то группе. Господи, да неужто она пошла домой к мальчишке-музыканту? Все не так уж плохо, попыталась утешить себя Энни. Ну переспала с гитаристом, так не с ударником же! И уж тем более не с саксофонистом. «Никогда, милочка, не связывайся с саксофонистом, — наставляла ее когда-то Джеки, старая подруга. — Единственное, о чем он думает, — это о том, как сыграть свое следующее соло». Вот ее наставления и пригодились.
