— Этого нельзя! — Врач похлопал ее по руке. — Вы травмируете своего малыша… Все хорошо, вы выздоравливаете, повода волноваться нет.
Он что-то долго говорил той женщине, называл ее Алевтиной Андреевной, Нина не разбирала слов, вдруг захотелось спать, она закрыла глаза и услышала:
— Засим откланиваюсь.
Ей казалось, что спала она совсем недолго, но когда проснулась, был уже вечер, в другой комнате горел свет, у стола сидела Алевтина Андреевна, что-то вязала. Нина лежала в темноте, следила, как на стене играют блики пламени, дрожат и перемещаются, высвечивая две прикрепленные кнопками к стене, засиженные мухами открытки с видами Кавказа.
В плите горели дрова, там потрескивало, из поддувала на железный лист выскакивали раскаленные угольки, меркли, подергивались белым налетом и рассыпались в золу, а на плите стояла кастрюля, в ней булькало, вместе с паром взвивался густой дух куриного бульона.
Ей опять захотелось пить, но вставать было лень, тело наслаждалось покоем и неподвижностью, вот бы вечно так лежать, ни о чем не думая, — ни о войне, ни о поездах, забитых людьми, ни о беженцах, осаждающих вокзалы… Но не думать не получалось, уже стучали в голове беспокойные молоточки — тук- тук! — принуждая что-то делать, что-то решать. Вот и опять связалась разорванная было цепочка, думала она, опять меня подхватили чьи-то руки и повели, но что делать дальше, я не знаю.
Она тихонько спустила ноги, задела низенькую скамейку, скамейка упала, и Алевтина Андреевна крикнула своим сдавленным голосом:
— Кто там? Это ты, Харитоша?
Она вышла сюда, на кухню, с вязаньем в руках, увидела сидящую на кровати Нину.
— А, это вы?.. Захотели… Ах, пить!
Сунув вязанье под мышку, нацедила из чайника воды, подала кружку Нине. Вода была теплой, невкусной, но Нина выпила ее, ей захотелось чаю — настоящего, с заваркой, — но попросить она стеснялась.
Алевтина Андреевна включила свет, села неподалеку, опять принялась вязать, стала расспрашивать Нину про мужа и когда ей рожать, время от времени поднимала на нее свои выпуклые глаза и снова опускала, считала петли.
— Ванин сказал, что выделит вам домик, — она называла так мужа: «Ванин», — получите карточки, вас прикрепят к военному распределителю, хотя, с другой стороны, в Саратове, вы говорите, у вас родные…
— Родные мужа…
— Ну, это все равно, в таком положении, конечно, лучше быть с родными…
Она говорила и говорила, а Нине казалось, что это в ее горле тугой жесткий комок, и она все глотала, глотала, никак не могла проглотить его.
