То же самое произошло, как это ни прискорбно, и с Православием. Сейчас объявилось много верующих — это на время, как партбилет. Научились креститься, и при виде церкви у них искренняя слеза на глаза навертывается. В том-то и дело, что искренняя. И при этом — дремучее невежество в “теории”, в богословии. Доходит до того, что всерьез объявляется, будто социализм — это и есть Православие, только другими словами выраженное. В советское время религия была в большей безопасности, чем сегодня. При отделении от государства и идеологии церковь еще могла уцелеть даже при атеистическом правительстве. Настоящие испытания — нынешний взрыв религиозности.
Наше состояние “без стержня”, возможно, в перспективе спасительнее, чем прагматичное следование плохой теории, пока нет другой. Но спасительнее именно в перспективе — если уцелеем. Так болезнь вылечивается лучше при высокой температуре, если только больной не умирает. Бытия “без стержня” — многообразное явление, это какой-то аномальный многомерный порядок, который выглядит хаосом. Если бы был просто кризис в виде хаоса, в нем бы возникли сгустки творчества и появилась воля к созданию нового порядка, на целый исторический период. Возник бы “проект” — план жизнеустройства, устремленный в будущее. Из многих главных признаков нашего состояния я скажу о двух, которые остро проявились сегодня, когда произошел скачкообразный переход к “жизни с терроризмом”. Это — как эксперимент (“допрос Природы под пыткой”), когда благопристойные и молчаливые общественные типы вскрикивают от удара.
Первое наше довольно общее свойство в жизни без стержня — утрата способности выстраивать устойчивую логику умозаключений. Нет системы принципов (догм, теорий, норм) — и мы не можем в уме овладеть ходом событий. Мы идем от ситуации к ситуации, которые создаются не нами, и мыслим так, как предусмотрено манипулятором. Мы — марионетки, хотя бы и были несгибаемыми противниками манипулятора.
Возьмем нашу самую интеллектуальную и раскованную газету — “Завтра”. За весьма короткое время она выбросила ряд лозунгов, между которыми — пропасть, несовместимость. Переход от одного к другому должен был бы, казалось, означать философское крушение, сожжение идолов. Ничего подобного — плавный переход, никаких душевных потрясений.
Вот, читаем: “Русский, учи албанский!” Это — об албанцах, которые при странных обстоятельствах и с неясными целями захватили склады с оружием. Вскоре оказалось, что эти албанцы стреляют в наших братьев-сербов, и призыв учить албанский язык негласно сняли. Прилетели самолеты НАТО бомбить сербов, и мы читаем новый призыв: “Сербы, разбомбите Берлин!”. В статьях пояснение: не можете разбомбить с воздуха, так хотя бы взорвите парочку-другую жилых домов. Но дома были взорваны не в Берлине, а в Москве. И тогда — новый призыв: “Путин, разбомби Чечню!”
