«Бог мой, — подумал я, — ведь это же мне все снится. этого не может быть в действительности. Сейчас надзиратель застучит в дверь ключом и заорет: „Па-а-адъем!“ Я расскажу ребятам в камере свой сон, а они будут хохотать: „Чего придумал, надо же! Места мало… дорого стоит… Приснится же такое!“»
У нас ведь тюрьмы резиновые: где при царе сидело двое, сейчас — по меньшей мере пятеро. Да и что за проблема — тюрьмы переполнены! Согнать зэков под конвоем, оцепить — и чтоб в две недели лагерь был готов. Колючей проволоки, что ли, не хватает в стране?
Слыханное ли дело — 200 фунтов в день! Да все Политбюро коллективно повесилось бы на кремлевской стене от такого оскорбления. Зэк должен доход приносить, обогащать народное хозяйство. За двести фунтов любой надзиратель сам себя в карцер запрет и выходить откажется. Вот так реакционный министр! С другой стороны, отношение общества значительно жестче, чем у нас. Смертная казнь существует всего в нескольких странах: во Франции, в некоторых штатах США — и применяется неохотно. В Англии она отменена, однако до сих пор существует довольно сильное движение за ее восстановление. Здесь вообще верят в наказание. Даже телесное наказание в школах формально не отменено, хоть и редко применяется. Но любопытно, что среди родителей популярны те школы, где оно применяется чаще. Значительно больше желающих отдать туда детей — такие школы обычно процветают финансово.
У нас смертная казнь применяется за добрый десяток преступлений, в том числе и не насильственных, таких, как взятки, крупные хищения, «измена родине», «дезорганизация работы исправительно-трудовых учреждений» и т. п. Жестокость карательной машины доходила временами до откровенного террора населения, однако мы знаем, что даже это не уменьшило преступности. Умудренные нашим горьким опытом, мы понимаем, что наказание абсурдно с точки зрения психологии человека. Если преступник не чувствует себя виновным, наказание превращается в простую пытку; если чувствует — то он уже наказан больше, чем это может сделать государство. Люди — не павловские собаки, их сознание не формируется рефлексами. Человек не поддается дрессировке — он хитрит, лицемерит, вырабатывает защитные реакции, но все это мало трогает его сущность. Короче говоря, наказание способно лишь развратить человека, озлобить его или сломать.
Можно оправдать желание общества оградить себя от людей, не считающихся с правами себе подобных, то есть изолировать таких людей, лишить их возможности совершать преступления. Но месть общества преступнику столь же безобразна, как и само преступление.
