— Постойте, что же вы, значит, не пускаете туристов моложе 25 лет? Ведь людей в таком положении, как он, должно быть очень много. Согласитесь, очень трудно найти молодого человека 18 лет, который уже несколько лет работал бы на одном месте.
— Совершенно верно, — нисколько не смутилась она, — наша работа в том и состоит, чтобы им отказывать. Мы все время отказываем тысячам таких, как он.
Странная работа, не правда ли, — сеять антиамериканские настроения среди европейской молодежи.
— В таком случае, чего же вы хотите от меня, каких гарантий? Если вы не доверяете ни мне, ни моим друзьям, должен ли я просить вашего президента вмешаться?
— Президент здесь тоже ничего сделать не может. Он назначил нас делать эту работу. Никто ничего сделать не может. Ваш молодой человек просто принадлежит к той категории лиц, которым мы должны отказывать.
Что было делать? Для нее, как и для ее коллег в Москве, человека нет, а есть «категория»… И это только одна история наугад из многих тысяч.
Но самое большое открытие — что Запада как такового нет. Мы так привыкли при каждом случае говорить: «А вот на Западе…» Мы, живя в Советском Союзе, привыкли представлять себе этот мифический Запад как комфортабельный отель или большую гостиную, где приличные люди культурно общаются друг с другом. Даже передавая иностранцам материалы самиздата, мы никогда не заботились о том, в какую из западных стран предпочтительнее их послать. Какая разница? Там, на Западе, разберутся.
Когда-нибудь специалисты будут писать целые исследования о происхождении и употреблении слова «Запад» в русском языке; во всяком случае, эта тема слишком сложна, чтобы углубляться в нее сейчас. Отмечу лишь мимоходом, что понятие это у нас отнюдь не географическое: в него каким-то образом входят и Япония, и Австралия, а Куба, например, не входит. Или вот, скажем, Финляндия, по мнению большинства моих земляков, «все-таки Запад», а Восточная Германия — определенно нет. Удивительную шутку с нашим языком сыграл двадцатый век!
Между тем не только политического единства нет между западными странами, но и вообще ничего такого, что можно было бы назвать одним словом. Это мифическое нечто ощущается только в СССР и рассыпается при пересечении его границ. Даже понятие «западная культура», боюсь, существует лишь в нашем воображении. В Англии, кроме узких специалистов, мало кто будет знать о последних новинках французской культуры (и наоборот), в Италии — о немецких, в Испании — о голландских, в Америке — о европейских. Знание иностранных языков значительно хуже, чем мы предполагали (за исключением «малых» стран: Голландии, Норвегии, Швейцарии и т. п.). И, хотя моды, песенки, настроения постоянно мигрируют из страны в страну, а число туристов, посещающих ежегодно основные европейские страны, исчисляется порой десятками миллионов, национальный эгоцентризм удивительно высок. Тенденция нашего времени, пожалуй, скорее в возрождении национального, чем космополитического.
