— Валера — обратите внимание, здесь. И Валера — здесь тоже.
— Поразительно! — сказал начальник. — Пока я читаю, позвоните, пожалуйста, в справочную и попросите девушек подсчитать, сколько в нашем городе Валер.
— Валер?..
— Да, да. Зацепочек…
Комиссар снова ссутулился над листами, старательно разбирая строчки.
Хорольский, осторожно прокашлявшись, набрал-таки справочную. Его долго футболили там, в справочной, от стола к столу, он тихо оправдывался, настаивал, умолял, но в тоне его уже не было ни презрительного невнимания, ни иронической покровительственности.
«Во учит! — с уважением подумал о комиссаре Ковалев. — Мозги вправляет — будь здоров!..»
А комиссар Белоконь невозмутимо изучал «дело». И, поглядывая на него, Хорольский страдал и мучился:
— Ну почему же невозможно? Ну я прошу вас. Лично прошу… По каким признакам? Ну хоть от 16 до 26 лет пока… Ну хоть приблизительно…
Начальник закрыл папку и забарабанил по ней пальцами. Потом снял очки, долго тер усталые глаза.
— Ну, как там зацепочка?
— Сейчас. — Хорольский напряженно слушал, что ему бубнят с другого конца провода. — В общих чертах, конечно… Сколько?.. — И тихо положил трубку.
— Так сколько же «в общих чертах»?
— Что-то там… за двадцать тысяч…
— Прекрасно, — сказал комиссар. — Вот и займитесь: как раз к пенсии и закончите. Если вас с работы не попрут.
— Товарищ комиссар, я полагал бы…
— Полагать буду я. — В голосе Белоконя прозвучало такое стылое железо, что младший лейтенант на всякий случай съежился. — А вы со всей прытью, присущей вам, вернетесь в свой кабинет и от имени милиции принесете девушке извинения. Затем лично проводите ее до выхода из управления, еще раз попросите прощения и улыбнетесь, как заслуженный артист. Понятно?
Хорольский угнетенно кивнул.
— Исполнив это, пройдете к начальнику следственной части и доложите ему, что я приказал не допускать вас до самостоятельной работы вплоть до моего особого распоряжения.
— Товарищ комиссар…
— Может быть, это научит вас ценить советы старших, Хорольский. Идите.
— Есть… — трагическим шепотом сказал Хорольский.
Тут он повернулся и глаз в глаз столкнулся с младшим лейтенантом. Замер, а потом, усмехнувшись, вскинул голову и так и вышел, заставив Ковалева сокрушенно вздохнуть.
— Чего пыхтишь? — недовольно спросил Белоконь. — Сделал доброе дело и стесняешься?
— Наклепал, получается.
— Наклепал?.. А я-то думал, ты слабого защитил и тем самым исполнил свой служебный долг. Эх, Семен Митрофанович, товарищ младший лейтенант, не тем твоя дурь мучается. Двадцать лет прошло, как мы с тобой в милиции служим, дети уж внуков мне надарили, а ты у меня дома так ни разу и не был. Не посетил. А почему? А у тебя на все один ответ: «Не положено». Сделаешь доброе дело и больше всего на свете боишься, что тебе за него спасибо скажут. Так, Семен Митрофанович?
