Покамест эти милые воспоминания витали надо мной и незаметно нагоняли на меня дремоту, внезапно меня пробудил звук, похожий на шелест шелкового платья и перестук туфелек на высоких каблуках, словно бы в спальню входила женщина. Не успел я раздвинуть полог балдахина, чтобы поглядеть, в чем дело, как между огнем и кроватью проскользнула маленькая женская фигурка. Она была обращена ко мне спиной, и, насколько мог я судить по плечам и шее, принадлежала какой-то пожилой даме в старинном платье, из тех, думается мне, что леди называют «просторными»; то есть, нечто наподобие балахона, туго собранного широкими складками на шее и плечах, а затем свободно спадающего к полу и заканчивающегося чем-то вроде шлейфа.
Я счел это вторжение несколько странным, но мне и на мгновение не пришло в голову, будто предо мной нечто большее, чем какая-то престарелая горничная или домоправительница из вашей прислуги, которой взбрела нелепая фантазия обрядиться в платье своей бабки и которая, вероятно (ибо я помнил, как вы упоминали о нехватке комнат), была выселена из своей спальни ради моего устройства, но, позабыв о сем обстоятельстве, по старой привычке вернулась сюда. Пребывая в этом убеждении, я слегка пошевелился в постели и негромко кашлянул, дабы уведомить незваную гостью, что уже вошел во владение отведенными мне покоями. Она медленно повернулась ко мне, но, милостивые небеса! Милорд, что за лик явила она мне! Более не оставалось никаких вопросов, была ли она созданием из плоти и крови. И мысли такой не могло возникнуть! Лицо ее, чьи черты застыли в мертвом оскале, носило отпечаток всех гнуснейших и отвратительнейших страстей, что обитали в ней при жизни. Чудилось, будто тело закоренелой преступницы было вызвано из могилы, а не менее преступная душа извлечена из адского пламени, чтобы, воссоединившись, вступить на время в союз с древним сообщником ее грехов. Узрев этот ужасающий призрак, я подскочил на своем ложе и выпрямился, опираясь на ладони. Ведьма же в мгновение ока оказалась подле постели, где я лежал, и, словно передразнивая меня, опустилась на нее в точно том же положении, что принял я от крайнего ужаса. Ее богопротивная харя оказалась всего в каком-то полуярде от моего лица, и на харе этой играла мерзкая усмешка, источавшая злобу и насмешку вселившегося в нее дьявола.
Тут генерал Браун умолк и отер лоб от холодной испарины, что выступила на нем при воспоминаниях об этом жутком видении.
