Меня просто поражает неадекватность власть имущих. Вдруг ни с того ни с сего Медведев решил провести «ребрендинг» МВД и переименовать милицию в полицию. До сих пор, если спросить любого, что ему вспоминается при слове «милиционер», он ответит: дядя Степа. Т.е. все относятся негативно к ментам как таковым, но считают теперешнее состояние МВД некоей степенью недоразумения. Ментов как таковых не считают мразью, считают лишь, что те просто себя ведут омерзительно. Конечно, весть о том, что приморские партизаны открыли сезон охоты, 8 из 10 дорогих россиян восприняли с одобрением. Уже 80% населения считает убийство мента достойным поступком и готовы помочь, чем могут, любому выступающему под лозунгом «Убей мента!». Понимает ли Медведев, какое сочувствие общества вызовет лозунг «Убей полицая!»? Найдут ли теперешние 20% осуждающих убийства аргументы для дальнейшего гуманизма? Как бы там ни было, но слово «милиционер» в сознании населения имеет сугубо положительную оценку. Конечно, «правоохранители» уже не те, что старый, добрый Аниськин, и называть их милицией уже язык не поворачивается; что ж, с легкой руки тельавидения сейчас их зовут ментами. Мент – это тот, кто мог стать милиционером, но как-то не сложилось. В общем, тупиковая ветвь развития сугубо положительного явления. А какова эмоциональная нагрузка слова «полицай»? Кстати, и видному экуменисту Кириллу придётся как-то объясняться по поводу своей поддержки власти. Ведь как бы то ни было, милиция родилась в Греции, точнее, в Афинах; и архипастырю Греко-Православной (ортодоксальной) церкви волей-неволей придётся дистанцироваться от столь радикального западнизма, попахивающего римским язычеством. Может, Медведеву следует начать свои эксперименты с чего-нибудь другого?
Не спорю, в Древнем Риме было много прекрасного, но и с негативом особых проблем не было. И ведь все лучшее постарались отобрать и воплотить в Утопии, каковой изначально была Византия. Я, возможно, выскажу крамольную мысль, но то же христианство было для Константина (без всякого преувеличения) Великого исключительно политическим проектом. И дело даже не в том, что с принятием христианства он вырвал власть из рук ростовщиков и контролируемых ими аристократов. Тот же противник Константина Лициний, контролируя восток Римской империи, был к христианам с чьей-то подачи весьма недружелюбен, впрочем, как и Максенций. Но если с Максенцием он разделался в 312 году у Мульвийского моста, то с Лицинием эпопея затянулась до 324 года.
