Четвертая мировая война | страница 45



P.S., где извлекаются уроки из прошлых ошибок. Сапатистский павлин выходит у меня оооочень красиво. Я надеваю на него….. шлем, спасательный жилет и пару водолазных кислородных баллонов — на случай, если Эриберто найдет повод чтобы его утопить. Говорят, Агуаскальентес вновь отплывает 12, 13, 14 и 15 октября.[25] Нашей задачей является вторжение в Испанию. Проблема в том что в Эсаэно[26] продолжается борьба между различными тенденциями — одни хотят высадиться в порту Палос, а другие — на Канарах. Я говорю им, что Гаити намного ближе — и сейчас в моде «мирные» вторжения. Как бы там ни было, отплываем в назначенное время. Вы приглашены. Принесите платки, потому что… аапчхи! Спасибо (вздох).

P.S., подтверждающий поражение. Эриберто смотрит на павлина, которого я ему нарисовал и говорит: «Разве этот павлин на что-то годится? Разве вы не видите, что воды осталось мало. Из-за всех этих штук, которые вы повесили на бедного павлина, он увязнет в грязи, и умрет, потому что не сможет есть, и Эва начнет плакать, и тогда…». Потом Эриберто шепчет мне на ухо, чтобы я не беспокоился, что Эвы сейчас здесь нет и он, Эриберто, исправит моего павлина, чтобы Эва не хныкала. Я чихаю. Эриберто удовлетворен моим ответом и уходит исправлять павлина. Появляется Тачо и сообщает, что госпиталь солидарности будет называться «Крестьянский Госпиталь имени генерала Эмилиано Сапаты — Че Гевары». Такое большое имя, как тяжесть которую носим за спиной…

Письмо тем, чьи послания остались без ответа

Соответствующим адресатам:

С тех пор как я родился

Всего я избегаю.

Меня во мне закрыли

Но я бежал оттуда.

По горам и по долинам

Душа моя меня ищет.

И дай ей бог, чтобы больше

Она меня не нашла.

Фернандо Пессоа

декабрь 1994 г.

В то время, как я это пишу, с одной стороны товарищи докладывают о подготовке наступления наших подразделений, а с другой — догорает последняя стопка писем, оставшихся без ответа. Поэтому я пишу вам. Я всегда ставил перед собой задачу ответить на все и каждое из пришедших нам писем. Я считал и продолжаю считать, что наименьшее из того, что мы можем сделать, это ответить взаимностью стольким людям, побеспокоившимся написать нам пару строк и рискнувшим поставить свое имя и адрес в ожидании ответа. Возобновление войны неизбежно. Я должен окончательно отказаться от мысли хранить эти письма, я должен их уничтожить, потому что если они попадут в руки правительству, они могут создать проблемы многим хорошим людям и очень немногим плохим. И вот уже языки пламени набрали высоту и переливаются, иногда вспыхивая синим цветом, который не перестает удивлять в эту ночь сверчков и далеких молний, что приближаются к холодному декабрю предсказаний и неоплаченных счетов. Да, писем было много. Я успел ответить на некоторые, но едва уменьшалась одна стопка, немедленно приходила следующая пачка. «Сизиф» — сказал я себе. «Или орел, пожирающий внутренности Прометея», — добавляет мое второе «я», всегда такое своевременно встревающее со своим ядовитым скептицизмом. Хочу быть честным с вами и признаться, что в последнее время пачка приходящих писем становится все тоньше и тоньше. Сначала я подумал, что это результат происков правительства, но постепенно мне стало ясно, что люди, пусь даже хорошие, устают… и перестают писать… и иногда перестают бороться…