В перерыве собрания я разыскал инженера в коридоре. Он спешил куда-то уехать. Я остановил его и в первый момент стоял молча, не зная, с чего начать разговор. Конечно, не о шахте я хотел поговорить, а о путешествии во времени. Однако я помнил, как реагировали разные люди на такие разговоры, и поэтому на какое-то время смешался.
«Вы, это… — наконец заговорил я, — Ельцина, Путина… в смысле… ну это…»
Он недоуменно посмотрел на меня, а затем начал морщить лоб, явно пытаясь вспомнить услышанные фамилии.
«Значит, промахнулся» — подумал я.
«Но постой! — тут же пришло мне в голову. — Путешественники во времени тоже разные бывают. Может, он из других лет».
«Ну это, — снова заговорил я, — олимпиаду в Москве…»
Инженер бросил на меня быстрый взгляд.
«Мишку на шариках» — продолжил я.
Конечно, мишку на шариках из олимпиады восьмидесятого года я не захватил, но помню его из кинохроники.
У моего собеседника начали округляться глаза.
«Харламова…» — проговорил я и осекся.
Инженер невероятно побледнел. А меня же от его взгляда продрало насквозь так, что я просто окаменел на месте.
С минуту мы стояли друг перед другом, пристально глядя друг другу в глаза.
Потом он вдруг дернул головой и, не отрывая от меня взгляда, попятился к выходу. Дверь за ним захлопнуло сквозняком, и я тут же услышал, как дико взревел мотор его мотоцикла…
С этой минуты нового инженера никто не видел. Он бесследно исчез. Его повсеместно искали. Меня вызывали в милицию, расспрашивали о нашем последнем разговоре с ним. В этот раз я ничего о будущем не рассказывал. Наплел что-то вроде того, что поспорил с ним о шахте, что, мол, не время ее закрывать. И меня больше ни о чем не расспрашивали…
После этой встречи я некоторое время пребывал в шоковом состоянии. Однако не свидание со своим коллегой из будущего потрясло меня, а то, что я вдруг обнаружил в себе способность рассуждать, как житель того времени. Я, оказывается, уже был способен по-новому смотреть на тех людей. На контрасте с таким же, как и я, залетным путешественником во времени, я прочувствовал, что способен смотреть на людей той эпохи их глазами. Меня, оказывается, уже давно не удивлял их трудовой энтузиазм и героизм, я как на что-то естественное смотрел на их субботники и на безвозмездную сверхурочную работу. А ведь это — то, над чем мы с таким смаком стебались в свои двухтысячные. Это та самая совковость, которая была у нас большим ругательством. Повторюсь, в другой ситуации меня бы потрясла встреча с неведомым инженером из будущего, а тогда же я совершенно забыл об инженере и думал только о себе. Меня потрясло то, что я открыл в себе способность быть совком (совком!) и не ощущал от этого никакого дискомфорта. Я не видел в такой совковости, то есть, в энтузиазме и самопожертвовании ничего унизительного, ничего такого тупого и безликого, над чем сам издевался в своей прежней жизни.
