Пробежав миль сорок от Циньцзяна, река привела «Альцесту» в Нанкин, несколько раз за свою историю служивший столицей империи. Размерами этот большой город уступал разве что самому Пекину и так же, как Пекин, окружил себя высоченными стенами. От моря Нанкин отделяло двести с лишним миль, однако он производил впечатление морского порта, поскольку являлся главным торговым центром на реке к востоку от Ханькоу. Здесь также на север и на юг от реки простиралась покрытая посевами риса равнина, но здесь же проходила граница вице-королевства, которое фактически было независимо от столицы.
Флаг Хошэня утрачивал в этих Краях свое значение, и Юню пришлось отправиться на берег, чтобы добиться приема у вице-императора. Он пригласил Роберта составить ему компанию; лоцман уже давно пришел к выводу, что именно Баррингтон являлся главной движущей силой их экспедиции, и, кроме того, они успели подружиться. Юнь обладал способностью шутить, сохраняя совершенно невозмутимый вид, но за его внешним хладнокровием скрывалась самая искренняя заинтересованность в успехе дела. Не случайно в Нанкине, после того, как вице-император, пожаловав на «Альцесту» и обнюхав корабль от верхушки мачты до трюма, дал добро на продолжение пути, Юнь заявил Баррингтону: «Сегодня вечером мы напьемся. Самая трудная часть пути, — позади».
Петерсена он с собой не пригласил, впрочем, капитан и сам вряд ли пожелал бы удариться с ними в загул. Так что на берег, в публичный дом очень высокого разряда, они поехали вдвоем с Робертом.
— Знаешь, а денег-то у меня не густо, — признался он Юню, по-прежнему не желая залезать в свой матросский сундучок.
Юнь застенчиво взглянул на него, как бы давая понять, что знает о сотне таэлей, и улыбнулся:
— Ты вернешь мне долг, когда получишь от Хошэня свое вознаграждение.
— Даю слово, — сказал Роберт и протянул руку.
С некоторым удивлением Юнь посмотрел на руку и, помедлив, крепко пожал. Улыбка его стала еще шире. «Я обзавожусь друзьями, — подумал Роберт. — Я могу быть здесь счастлив».
Наступил китайский Новый год, и жители Нанкина готовились en fête[6]. Улицы по всей длине пестрели разноцветными флагами, такие же разноцветные фейерверки с пронзительным свистом взмывали в небо; прогулка по городу напоминала попытку проторить дорогу через поле бесконечного сражения. Но все вокруг пребывали в таком прекрасном расположении духа, что Роберт решил: это, наверное, самые счастливые люди на земле.
