Сотня, а может, и две сотни рабочих носили мешки, камни и строительный раствор. Цепочка людей, состоявшая из тридцати сильных мужчин в оборванной одежде, подавала кровельную черепицу до конькового бруса: они бросали друг другу глиняные пластинки и кричали: «Ух!» Грузоподъемный кран с двумя большими рабочими колесами, в котором помещались четыре человека, поднимал стропила к длинной люлечной балке, стонавшей под собственным весом, очень высоко. Команды рабочих, находившихся на перекрытиях, были слышны по всему двору и эхом отражались от стен.
Все это, казалось, нимало не удивило аббатису, и она не обратила внимания на то, что, когда они пересекали двор, к Афре подошел странный человек. Он был одет довольно броско. На его красивых ногах были чулки; левая нога была красной, правая — зеленой. Черный камзол едва доходил ему до колен, а на талии был перехвачен поясом. Желтый воротник и такие же отвороты рукавов придавали мужчине благородный вид. Кроме того, на нем была широкая шляпа с загнутыми вверх ото лба полями. Но что произвело на Афру самое сильное впечатление, так это его туфли с длинными узкими носами из мягкой черной кожи: носки были длиной в добрый локоть и загнуты вверх, и Афра спросила себя, как человек в таких туфлях вообще может ходить.
Она испугалась, когда эта пестрая птица возникла прямо перед ней, преклонила колено, сорвала шляпу с головы, так, что стали видны пышные светлые волосы, и, широко раскинув руки, воскликнула:
— Сесилия! Вы — моя Сесилия, и никто иной!
Только теперь шедшая впереди аббатиса обратила внимание на происходящее и, обращаясь к Афре, произнесла:
— Ты не должна его бояться. Его зовут Альто Брабантский. Он сумасшедший, но художник от Бога. Он уже несколько недель отказывается окончить икону святой Сесилии, потому что у него нет модели.
Альто (ему было около тридцати лет) поднялся. Только теперь Афра заметила, что у него горб.
— Художник может запечатлеть только то, что однажды поразило его, — сказал он. — А, с вашего позволения, Сесилия, прекрасная благородная римлянка, уже более тысячи лет как мертва. И как же мне ею восхищаться? До сих пор силы моего воображения было недостаточно, чтобы придать ей правдоподобный вид. Здешние монашки, с которых я должен писать, больше похожи на святую Либерату, которую Господь снабдил бородой и кривыми ногами, когда ее отец подошел к ней с грязными намерениями. Нет, вы, мое прелестное дитя, вы — первая, кто соответствует моим представлениям о Сесилии. Вы прекрасны.
