В первый же вечер у нас в казарме заварушка маленькая приключилась. Народ понажрался, кто от скуки, кто от страху перед будущим. Были и те, кто уже повоевать успел, в первую кампанию. Ну и завелись некоторые:
— Все равно на смерть идем! Давайте деньги авансом! Мы сейчас гулять хотим!
Вижу, обстановка накаляется с каждой минутой. Психоз вот-вот массовый попрет. А ведь батальон целый, с оружием. Делать нечего. Вышел на середину казармы:
— Хорош орать! Что и за что вы требуете? Родина от вас еще ничего, кроме заблеванных подушек, не видела. Кто умирать собрался, возвращайтесь домой. Там сопли лейте, или помирайте. А кто жить собирается — спать ложитесь. Завтра в дорогу.
Я их не боялся, крикунов этих. Надо было бы — остудил бы пару-тройку. Но вижу — разведчики мои будущие ко мне подтянулись. Встали рядом.
И как-то успокоилось все сразу.
Вот тогда-то и почувствовали мы все, что больше нет нас поодиночке. Есть рота. И именно тогда мы приняли наши правила. Не мародерствовать. Не крысятничать. Не палачествовать. Никогда не терять свое лицо. И верить друг другу. Верить до последнего.
Я мужикам своим прямо сказал:
— Если мы от своих правил не отступим, если мы свою веру сохраним, Бог всегда будет на нашей стороне.
И не оказалось среди нас ни одной гнилушки. Сколько вместе всего прошли — ни один трещину не дал. И когда нас предали, загнали в окружение и бросили. И когда мы из окружения этого с боями выходили, Был у нас парень, Сашок. Лучший из лучших. Он за линию ходил, как на прогулки. Не успеет вернуться — готов опять идти. Но когда сдали нас, это так по душам ударило, что не каждый сдюжил. И Сашка, когда мы на прорыв пошли, вдруг говорит:
— Все ребята. Я сломался. Я больше ни во что не верю. Вот мы сейчас пойдем, а нас снова подставят… Я боюсь. Боюсь так, что поджилки трясутся. Вы теперь на меня сильно не рассчитывайте.
Я за всю свою жизнь большего мужества не встречал. Первое: что нашел он в себе силы такое сказать. А второе, что он, после этих слов, с нами две недели через бои шел. Боялся смертно, но шел и вышел. Потому что ему казалось, что он веру свою утратил.
А она с ним была.
А приятель мой Серега во вторую роту попал.
Замечательный он был человек. Чистый.
Месяц спустя мы под Грозным стояли. И потянуло комбата нашего на подвиги. Придурок пьяный. С каких глаз он это затеивал, с каких в жизнь проводил, с каких команду на открытие огня подал?…
Ушла вторая рота. Засаду выставили на выходе из Грозного. Ждали боевиков на прорыв. И в сумерках уже вышла на них колонна. Слышали мы — стрельба в том районе отчаянная была. По радиопереговорам судя, наши боевиков в полную силу долбили. Колонну эту в прах разнесли.
