В другой руке Луканька держал карандаш, нервно постукивающий о толстую обложку «послужного списка».
— Простите, батюшка, — произнес он, наскоро подходя под благословение к священнику, — но я по приказанию директора принужден отозвать троих учеников с вашего урока. Дело требует безотлагательного выяснения.
И Луканька кинул на батюшку многозначительный взгляд.
Отец Капернаум только молча наклонил в ответ свою великолепно расчесанную голову. Инспектор торопливо подбежал к партам, и бегая по промежутку между рядами скамеек, выкрикивал фальцетом:
— Радин… Гремушин… Комаровский… пожалуйте к директору.
Названные гимназисты поднялись со своих мест и бодро зашагали на середину класса. Радин спокойно и величаво, красивый и гордый, как греческий Адонис, Гремушин своей быстрой, нервной и припрыгивающей походкой, Комаровский, чуть раскачиваясь на длинных ногах, навлекших на него второе прозвище «вешалки» со стороны его однокашников-гимназистов.
Когда Комаровский, невозмутимо-спокойный и мрачный, по своему обыкновению, поравнялся с партой, на которой сидел Каменский, Миша не выдержал и, повернув к нему свое светлоглазое, смеющееся лицо, незаметно воздел руки к небу и замогильным голосом прогудел:
— Помяни мя, егда приидешь во царствие его!
Кто-то неожиданно фыркнул.
Кто-то прыснул от удовольствия и в результате фамилия Каменского очутилась мгновенно в «послужном описке».
— Так будет с каждым, кто осмелится нарушить тишину в классе! — торжественно возвестил Луканька, высоко потрясая карандашом.
— Вот чэловэк! — прозвучал заглушенный гортанный голос мурзы из рая, — сколько нашей крови высосал… а все тэн-тэнью ходит… Ночью испугаться можно, когда на дороге попадется… Корм нэ в прок!
Луканька, по счастью, не слышавший последнего замечания, вышел, сопровождаемый тремя названными учениками из класса.
Когда торжественное шествие появилось в коридоре, «галлы», то есть средние классы, четвертые, пятые и шестые, имевшие в это время полуофициальные уроки, к разряду которых гимназисты относили часы рисования и пения, высунулись, сдержанно недоумевая, из своих помещений.
— Арестованных ведут… — шептали они. — И с ними Радин… «Примерник»… Несуразное что-то! Юрочкин! Чем вы провинились?
Маленькие седьмые, или «мелочь», по прозвищу, тоже высунули носишки из своего класса и чуть слышно хихикали.
— Осьмериков накрыли! Вот здорово-то!.. На нас кричат… а сами влопались…
— Сокрушу! — поймав этот чуть слышный лепет, лаконически, но с грозным видом прогудел сквозь зубы мрачный Комаровский, делая по адресу «мелочи» страшные глаза.
