Тата заканчивала десятый класс. Было ясно, разумеется, что - в Москву, в Москву. До Парижа, и Вены, и Нью-Йорка, и есть который современный Париж, мечты провинциальные наши молодые не залетали в те годы - 1967 год, затем 1968 год. Тата подумывала о театральном, о ВГИКе, но ее уговорили поступать в Литературный. Тата не возразила, когда Анна Георгиевна отослала ее стихи в Москву, откуда отец посылал Тате, то есть маме Ясе для Таты, деньги, переводил по почте. Значит, ее родители не были совсем в ссоре. Во всяком случае, отец руководил в определенном смысле поступлением дочери в Литературный институт. По его настоятельному совету были представлены на творческий конкурс именно украинские стихи Таты. Эти стихи - подборку - мама Яся отправила ему, и он сам - лично - их отнес. Тата грезила смутно о будущем своем смутном и очнулась, и оскорбилась, лишь когда узнала, что совет отца принят и отосланы в Москву именно ее украинские стихи. Значит, отец не верил в нее, в ее способности; пусть, мол, она поступает как начинающая украинская поэтесса, числясь, естественно, в известном "проценте нацменов". Однако ссориться с мамой Ясей Тата не стала. В конце-то концов, пусть они все делают покамест, что хотят. Все равно ведь и она в каком-то окончательном итоге сделает, что захочет. На самом деле неуступчивость и решимость настоять на своем начинаются с чего-то, на первый взгляд, мелкого, не такого значительного. На самом деле...
Стихи Таты были приняты на этом творческом конкурсе положительно. Впрочем, это и были хорошие рифмованные стихи юной девушки, начитанной и способной; было несколько совершенно прелестных стихотворений, дышавших непосредственностью чувства, уже ею испытанного, было много прелестной наивности. И еще Николай Михайлович... Я помню, удивлялась, неужели Тата никогда не видела отца, ведь он приезжал... Все же она призналась, что видела, конечно. И маленькую он водил ее гулять все в тот же Детский парк и покупал эскимо на палочке, а потом она сама не захотела встречаться с ним в его приезды.
И вот поехала на поезде в Москву, одна, в первый раз в жизни; а до этого только с классом на экскурсию в Киев, и мама Яся вызвалась непременно ехать как сопровождающая учительница. А теперь - одна - в Москву, в Москву. И лето. И такая свободность и независимость. Поехала в плацкартном вагоне; так ей казалось интереснее - людей посмотреть. Все восхищались наперебой ее красотой, угощали жареной курятиной, вишнями и зелеными яблоками с белыми семечками-косточками внутри. Молодые солдаты, ехавшие, должно быть, в отпуск, смотрели на нее каменно-изумленно, будто недоумевали, как это так вышло, что она - настоящая, живая, из плоти и крови, а не нарисованная, не вытесанная из мрамора какого-нибудь. Потянулось под частым дождичком Подмосковье, серенькое, зелененькое. Тата долго упрашивала маму Ясю не давать отцу телеграмму. Не хотелось, чтобы отец встречал. Когда она была маленькая, он был с ней ласков, и потому было ужасно больно прощаться с ним каждый раз. И было обидно. И она отказалась видеться с ним. Она пугала маму Ясю:
