Захлебываясь, лают собаки. Напротив магазина толкутся люди, люди торчат и на высоком магазинном крыльце. Падает снежок. Черные люди на белой земле. И остервенелый собачий лай.
Женька скатился с телеги, забыв палку, судорожным сорочьим прискоком кинулся к толпе, стал расталкивать, пробиваясь вперед. Путь преградила широкая спина, хотел потеснить и ее, но стоявший впереди оглянулся — известковая маска, расплывшиеся зрачки истекают мраком — Бахтьяров. Он узнал Женьку, подался в сторону…
На сияющей белой припорошенной земле лежал он лицом вниз, маленький, скомканный, неловко выбросивший вперед единственную руку, в коротком пальтишке шинельного сукна, раскидав в стороны валенки с галошами. Шапка свалилась с головы, снег падает на жидкие белесые волосы.
А над ним, распушив загривки, прыгают собаки — глаза налиты кровью, уши прижаты, желтые клыки напоказ, и захлебывающийся бешеный лай. Маленький, скомканный, без шапки — великий господин на земле. Он изнемог, не смей его тревожить! Остервенелые оскалы, красные глаза, рычание. Великий господин изволил лечь посреди улицы… И люди свято блюдут невидимую черту, дальше которой им заказано переступать, кто потрусливей — прячутся за спины, митингуют в задних рядах, размахивают руками.
— Настька Семехина первая его увидела…
— Уже с полчаса лежит.
— Шестом бы их…
— Попробуй. Поглядим–резво ли ты бегаешь.
— Ишь, загривки–то!
— Ружьишко бы…
— Есть у старой Нютки, что сторожит горючее.
— Ружье–то у нее есть, да патронов нету.
— Живой ли?
— На мерзлой земле и здоровый загнется…
Желтеет на белом снегу кисть руки, валяется возле нее серая армейская ушанка. Собаки, напружинившись, стоят перед шевелящейся толпой, скалятся.
Женька дернулся вперед:
— Я отвлеку собак… Тащите его!
Рука Бахтьярова тяжело легла на плечо:
— Не сметь! Изорвут.
Из толпы поддакнули:
— Да уж, в клочья.
— Еще один покойник будет.
Держа Женьку за плечо, Бахтьяров сказал:
— Сейчас… участковый с оружием… Я послал.
Известковое лицо, тусклый голос… И колышется вокруг толпа.
— А вон и он… — возглас позади.
— Милиция да пожарные — всегда последние!
— Скорей, брат, скорей. Давно ждем!
Участковый Уткин в черном, туго перепоясанном широким ремнем полушубке, просторно тяжелый, красный, запыхавшийся, прорезал толпу, встал, расставив валенки.
