— Извини, — сказала я. — Но я уже думала об этом. Переведено только то, что здесь.
— То есть выходит, что Свонни вырвала из дневника матери именно те страницы, которые задевали ее лично?
— А разве мы не поступили бы точно так же? Просто нас такое не коснулось. Наши матери не писали дневники-бестселлеры. А в твоей жизни разве нет ничего такого, чего ты не захотела бы выставлять напоказ, даже в чужой автобиографии?
Кэри отвела взгляд. Вероятно, она поняла, на что я намекаю, однако ничем себя не выдала.
— Чаще всего даже не осознаешь, что пишешь в автобиографии, пока не перечитаешь, — сказала я, — И тут может прийти прозрение. Напоминаю, что Свонни редактировала автобиографию матери, вот она и сделала это, но в выгодном для себя свете.
— Ради бога, Энн, это уже цензура! — воскликнула Кэри. — Она не имела права поступать так.
Мне не понравилось, что она обвиняет Свонни. Именно она. Я посмотрела бы на это сквозь пальцы, окажись на ее месте кто-нибудь другой. Гордон Вестербю, к примеру. Но это сказала Кэри Оливер. Я повторила, что там нет ничего насчет Ропера как убийцы. Зачем Свонни прятать следы старого преступления?
— А можно посмотреть другие дневники? — спросила Кэрри.
Мы снова пересчитали ступеньки наверх и взяли пачки за 1925–1934 годы, 1935-1944-й и так далее. Ни в одном из дневников вырванных страниц мы не обнаружили, пока не дошли до 1954 года, где отсутствовал один лист. Я продралась сквозь датский и поняла, что речь идет о смерти Хансине.
— Давай выпьем шампанского, — предложила я.
Кэри подняла бокал.
— За будущего редактора «Асты», — сказала она.
— Не уверена, что стану им. Далеко не все дневники переведены.
— Как ты думаешь, почему Свонни Кьяр вырвала страницу из 1954 года? Ведь она к тому времени уже постарела. Пора бы страстям улечься вроде как.
Я не смогла удержаться:
— Ей было столько же, сколько тебе сейчас, Кэри.
Она помолчала с минуту. Собственно, а ей какое дело? Ее интересовало убийство, но к 1954 году все Роперы давно умерли.
Кэри повторила то, что сказала по телефону:
— Ты меня простила?
Ее слова рассмешили меня, хотя ничего смешного в них не было.
— Аста однажды сказала мне, что, по ее мнению, людей надо прощать, но не сразу.
— Так разве это сразу? Ведь пятнадцать лет прошло. И я прошу прощения, Энн.
— Ты просишь прощения, потому что у тебя ничего не получилось, а не потому, что ты — как бы это сказать? — влезла в мою жизнь и увела любовника.
— Прости, — прошептала она.
