Мы знали, что на северном склоне никто не живет, ибо он открыт ледяному ветру с мертвых окраин мира и почти не согревается солнцем. Но становиться рабами было ниже нашего достоинства.
Когда небо осветилось утренней зарей, мы стали подниматься к гребню горы. Враги двинулись за нами. Но права был мой отец — на открытое пространство они не шли. Свет восходящего солнца пугал их.
Мы обрадовались, но путь к свободе показался нам страшнее, чем неволя. Гора больше не укрывала нас от северного ветра. Мороз и лед встретили нас у подступов к вершине. Моя хромая матушка брела из последних сил, мы отстали от племени. Солнце уже прошло половину своего короткого зимнего пути, а мы еще не добрались до излома горного гребня. Небо не слышало наших молений. Рваные облака стелились по огромным черным камням, будто дым от костра. Но костра не было, и не из чего было разжечь его. Деревья не растут на этих мертвых скалах.
Матушка молила отца оставить ее и вести нас, детей, на другой склон. Просила вернуться за ней потом, когда дети будут в безопасности. Она говорила, что с ней мы тут задержимся до захода солнца, когда станет еще холоднее, а путь по льду в темноте будет еще опаснее.
Но отец не решался бросить ее одну на лютом морозе. А мы с Идиром цеплялись за обеими руками за нее, родившую нас. Теперь мы шли по краю обрыва. Северный ветер то ли хотел столкнуть нас в пропасть, то ли загнать обратно в лес, в добычу врагам. Серая Белка прошептала, что Небо подает ей знак: она давно была проклята судьбой. Ведь Смерть надломила ее ветку на Древе Жизни. Не уйти от гибели тому, кого Охотница на людей избрала добычей! Если же Серая Белка не пойдет по своей воле за Великой Убивающей, то погубит и семью свою. Отец молчал. В первый раз ему, мудрейшему, нечего было сказать. Обрыв стал еще круче. Дальше Серая Белка идти не могла. Она вдруг поманила отца. Они отошли подальше от нас, детей, и стали спорить, и слова их заглушал зимний ветер. Недолго спорили они. Замолчали и вдруг крепко обняли друг друга. Потом Серая Белка сняла меховую одежду и цветной пояс, тот, что колдунья ей подарила, когда пришла сватать ее. Я все поняла. Мне уже почти десять лет исполнилось, я не дурочка была. Я закричала, что не надо нам жизни такою ценой. Но я бежала по льду слишком медленно. Отец завязал глаза моей матери ее цветным поясом и повел ее, хромую, к краю обрыва. С завязанными глазами, она шла спокойно и закричала только тогда, когда ее ноги сорвались в пустоту. Отец приказал нам идти за ним, зажать уши руками и не оглядываться.
