Пристает все ко мне: спишите, говорит, портрет с себя. Видно, желает иметь вроде сувенира, что ли-с, уж не могу вам достоверно сказать. Вас мне рекомендовали с весьма отличной стороны-с.
Тут глаза чиновника встретились с глазами Софьи - и он заикнулся.
- У меня нет времени исполнить ваше желание, - говорил Александр, невольно улыбаясь и выпроваживая его от себя самым учтивым образом, - обратитесь к кому- нибудь другому.
- Очень хорошо-с, не взыщите, что помешал-с, что… - Он еще раз искоса посмотрел на Софью и начал пятиться к двери, озираясь между тем кругом и заглядывая на картину.
- Эта картина не кончена, ее нельзя смотреть! - вскрикнул Александр, взяв чиновника за руку и отводя его от станка.
- Ах, извините-с! А какая она большая, должно быть-с что-нибудь в роде
"Последнего дня Помпеи". Мое почтение-с!
- Прощайте. - И Александр с досадой захлопнул за ним дверь.
Она все стояла на том же месте, прислонясь к стене. Когда он подошел к ней, она сказала:
- Я здесь одна. Где же ваша матушка?
Она хотела сказать: "Я не должна быть здесь одна с вами", - но в эту минуту вошла старушка, кашляя и извиняясь, что захлопоталась на кухне.
В то же утро Аграфена Петровна знала о том, что черномазенькая барышня была в гостях у Палагеи Семеновны и сидела одна с ее сыном. "Вероятно, у них было решительное любовное объяснение, - подумала она. - Хорошо! теперь вы оба, голубчики, в моих руках!"
Художник! Как я не люблю этого слова. Ну, что это такое? Другое дело - барин, вот это слово что-нибудь да значит!
Из разговора барыни.
- От материнского сердца ничего не укроется; поверь ты мне, я очень хорошо вижу, что ты неспроста так печалишься. У тебя есть что-то на душе. Картина твоя, кажись, кончена; все художники не нахвалятся ею, просят у тебя позволения ее выставить, говорят, что ты выручишь за нее хорошие деньги. Чего бы лучше? С помощию божьею мы устроим наши делишки. Уж после этого тебе не нужно будет покровительства какой- нибудь Аграфены Петровны! - Так говорила однажды Палагея Семеновна сыну, который стоял в раздумье перед своею оконченною Ревеккою.
- Нет, я не отдам этой картины, матушка! Пусть люди засыплют меня грудами денег, я не отдам ее и за эти груды! К чему мне будет блеск их золота, когда они у меня отнимут ее? Нет, я не могу, я не расстанусь с нею ни за что в свете. Вам, может быть, это кажется странным? Но тут, право, нет ничего странного. Художнику тяжело разлучаться с своим созданием, с этим созданием, которое он лелеял и дни и ночи, с мыслию о котором засыпал и просыпался, которое сроднилось с ним, сжилось с его существованием, которое составляет часть его самого, - разлучиться и навсегда! Поэт - другое дело. О, в этом случае он гораздо счастливее художника: его творение всегда с ним! Вы понимаете меня?
