Наконец они разорвали несчастного.
Диметродон жадно, целиком, заглотил свою часть, хотя на первый взгляд, это явно превышало его возможности. Он давился, тряс головой, шея его ходила как меха гармоники, даже тарбозавр перестал жевать, брезгливо уставился на соперника. Я радовался вместе с ним – подавится! Но в этот момент холодная нога сирмозавра подо мной дрогнула и я полетел в песок. Мне повезло, попасть под сдвинувшегося с места сирмозавра, это было все равно, что попасть под танк. Не помня себя, я бросился в убежище, под защиту скал.
НК: Сколько же дней вы провели там? доктор Угланов?
Угланов: (задумчиво): Сто восемьдесят два…
НК: У вас не было возможности уйти к MB?
Угланов: Это действительно было трудно, иногда невозможно. Диметродон, тот время от времени исчезал в зарослях, но тарбозавр с постоянством идиота торчал на пляже, высматривая на скале мой рыжий свитер. Он его явно раздражал. Крутились на пляже и другие создания, часто совсем мне неведомые.
НК: Наверное, тоскливо обдумывать свою судьбу под созвездиями, непохожими на те, что светят над нашими головами?
Угланов: Это так… Но на второй неделе моего пребывания в кампане у меня появился Хам.
НК (оживляясь): Пожалуйста, подробнее, доктор Угланов. Наши читатели хотят знать о судьбе малыша.
Угланов: Ну, малыш… Это, пожалуй, сильно сказано. Кличка, которой я его наградил, куда вернее… Помните яйцо, которое я отнял у вороватого струтиомимуса? Я откатил его на самый солнцепек, там оно и лежало. Оно темнело, разбухало, швы между сферическими пластинками разошлись.
Однажды, прямо на моих глазах, оно развалилось на несколько частей и на песок вывалился почти метровый монстр, в котором я с облегчением узнал детеныша трицератопса – трехрогого травоядного динозавра. Угловатая голова, заканчивающаяся подобием клюва, броня, особенно мощная на крестце, всегда вызывающе задранном к небу, а над плечами, поперек загривка, роскошный роговой воротник с шипами, торчащими над ним как колючки или лучи. Не знаю, зачем нужен такой воротник – отпугивать врагов или привлекать самок, – честно говоря, я был рад существу, не делающему попыток меня сожрать. Впрочем, он сразу прижал меня к скале, требуя пищи.
Сорвав толстый гриб, я двинул им по голове трицератопса. «Такой маленький, а уже Хам!» На мои слова никакого внимания он не обратил, но гриб сжевал с удовольствием. Он ни на шаг с той поры не отходил от меня, считая, видимо, меня своим отцом.
