– А если б не я спросил, а другой кто? – наконец поинтересовался он. – Тоже б все рассказала?
– На других мне плевать. – Маргитка вертела в руках шляпу. – Проводишь меня домой?
– Сама не доберешься, что ли?
– Ну, Илья... Совсем ты ничего не понимаешь? Разве должна красивая цыганка одна домой идти? Я ведь красивая, Илья? Красивая? Как моя мама? Посмотри на меня!
Маргитка ускорила шаг, зашла впереди него, резко повернулась. Теперь солнце било ей в лицо. В скуластое смуглое лицо с сощуренными зелеными глазами, с неласковой усмешкой. Зубы влажно блестели в улыбке. Смеясь, Маргитка просунула между ними розовый острый кончик языка, и это окончательно вывело Илью из себя.
– Мать твоя сроду такой шлюхой не была! – резко сказал он и, не оборачиваясь, быстро пошел вниз по Панкратьевскому переулку.
Маргитка смотрела ему вслед, закусив губы. В уголках ее глаз дрожали слезы.
Домой Илья вернулся в сумерках и, едва свернув на Живодерку, понял: во дворе Большого дома что-то происходит. Казалось, там собралась вся улица: старая ветла была облеплена мальчишками, народ сидел на заборах и крышах, у калитки стояла целая толпа. Илье едва удалось протолкаться к дому. Подойдя, он услышал восхищенные крики:
– Давай-давай, работай!
– Живей, курчавая!
– Уже двадцать минут есть!
– Что такое? – недоуменно спросил Илья у Митро, который стоял у забора.
– Где Кузьма? – мрачно поинтересовался тот вместо ответа.
Илья смущенно развел руками:
– Убег. Чуть только отворотился...
– Так и знал. Да ладно, ты ни при чем. Он у меня-то сбегал тыщу раз. Теперь раньше Петрова дня не дождемся. Тьфу, холера на мою жизнь!
– Что там случилось-то? – снова кивнул Илья на двор.
Митро неожиданно усмехнулся:
– А... Протолкайся, взгляни. Девки перепляс устроили. Моя Маргитка уже двадцать минут без перерыва выкомыривает.
– Двадцать?! – поразился Илья, хорошо знавший, что такое пляска даже в течение пяти минут.
– Даже больше уже. А спор был – на полчаса. И, кажется, еще не повторилась ни разу.
Илья присвистнул и с удвоенной силой раздвинул локтями толпу.
Двор был полон цыган. У крыльца стайкой сбились молодые парни и девчонки, на ступеньках сидели те, кто постарше. На столе под огромной старой вишней дымился самовар, и вокруг него сидели цыганки с кружками чая. Среди них Илья увидел и Настю. Посреди двора лежала огромная деревянная крышка от бочки, и на этой крышке растрепанная, тяжело дышащая, но все-таки улыбающаяся Маргитка отплясывала «венгерку». Увидев Илью, она улыбнулась еще шире, блеснув зубами, – как ни в чем не бывало. На ней было то же малиновое ситцевое платье, косы почти расплелись, прыгая по спине и груди, и черные курчавые волосы вставали над головой плясуньи буйным нимбом. Серьги-полумесяцы метались из стороны в сторону, каблучки выбивали мерный четкий ритм «венгерки». Чуть поодаль стояли девчонки-танцовщицы, переговариваясь восхищенно и завистливо. Аккомпанировал Маргитке Яшка, который едва касался гитарных струн, лишь задавая ритм. Рядом с ним на крыльце сидела Дашка. Илья еще не успел подойти, а дочь уже подняла голову и протянула руку:
