— Хорошо, — кивнула я, — и как он среагировал на ваш рассказ?
— Матерно, — спокойно отчитался Миша. — Да я же говорил! А сегодня я должен узнать, как вы нашли труп Алины Аловой. Во всех подробностях.
— Подробностей не ждите, — предупредила я, — но что-нибудь наболтаю. Пусть ваш Уралов видит, что интервью сорвалось по моей вине, а не по вашей.
— Спасибо, — обрадовался мой собеседник. — Значит, я включаю. — И он, сменив голос на неестественный и крайне противный, осведомился: — Как же вам удалось обнаружить тело Алины Аловой?
Решив не зацикливаться на неуместном слове «удалось», я ответила:
— Извините, Миша, это все так меня потрясло… я просто не могу говорить на данную тему. В прошлый раз мы с вами так приятно побеседовали, одно удовольствие вспоминать, а сегодня… нет. Тем более, в милиции меня просили молчать. Извините.
Я решила, что достаточно, и смолкла. Миша выключил диктофон, уважительно заметив:
— Здорово вы сказали, что, мол, в прошлый раз мы с вами клево побазарили. Это мне пойдет на пользу. А на Алину Алову мне, если честно, плевать. Пусть Уралов сам колбасится. Значит, до свидания!
И мы расстались, вполне довольные друг другом. Я настолько от всего отвлеклась, что перестала комплексовать по поводу голоса и, придя на занятия, заговорила басом, словно так и нужно. Что интересно, аналогично это восприняли студенты — казалось, они просто ничего не заметили. Не исключено, что, даже явись я в аудиторию голая, никто из них не среагировал бы. Они вроде меня — видят не внешность, а внутреннюю суть.
По окончании занятий я рванула в отдел по раскрытию умышленных убийств, поскольку еле успевала к назначенным пяти часам, а опаздывать не собиралась. И не только потому, что считала неразумным сердить строгого подполковника, но и по причине начала балетного фестиваля, которое пришлось как раз на тот многострадальный день. Чтобы успеть в театр, я должна была освободиться не позже шести. А поскольку надеялась успеть перекусить, так еще раньше. Учитывая, как я ждала этого фестиваля и сколько денег на него угрохала, меньше всего улыбалось пропустить открытие из-за милицейского допроса.
Подполковник выглядел мрачным, однако, едва я поздоровалась хриплым басом, лицо его выразило явное облегчение — непонятно, почему.
— Ну, что, Екатерина Игоревна? — радостно улыбаясь, спросил он. — Будем говорить правду или будем запираться?
«Где будем запираться?» — чуть было не спросила я, но вовремя прикусила язык и рассудительно ответила:
