Гиршуни | страница 23

Вот смотрите, ведущий. Он ведет, слушая только самого себя, свою музыку, свою душу. В его бычьих тяжелых яйцах, в электрическом напряжении мышц, в хищном пульсировании мозжечка стучит молоток ритма. Он ведет, отчаянно надеясь, что почти излишняя в этом процессе ведомая услышит, почувствует, сделает необходимое движение. Ведет, преодолевая косность, непонимание и неловкость начинающих, которые, честно говоря, больше мешают ему своим присутствием. Ведет, радуясь правильным ответам опытных, восторгаясь отсутствию сопротивления, балдея от исчезновения ведомой как отдельной самости, как самки, как ведомой вообще. Идеальное танго с идеальной ведомой — это когда ведущий не чувствует ее вовсе, будто ее нет рядом, будто он действительно танцует один. Вдвоем, но один! Нужен один для танго.

Или одна. Разве это танец? — Нет, это жизнь. Разве это ведуший ведет женщину? — Нет, это сам Бог ведет ее, ведет от рождения к смерти. Это на Его жесткую направляющую руку опирается ее спина, это Ему вручена ее правая рука, ее дыхание, трепет ее живота, содрогание сердца, томление грудей и ягодиц. Я одна на паркете милонги, наедине со всем миром, грубым и нежным, ласковым и безжалостным, добрым и равнодушным. А ведущий… что такое ведущий? — Не более чем инструмент, такой же, как пол, стены, освещение, как динамики, из которых льется танго…

Вы меня извините, дорогая Милонгера, но, по-моему, Вы ужасно усложняете. Я, например, хожу на милонгу уже третий год и никаких таких чувств не испытываю. Просто танцую, и все тут, получаю удовольствие. Конечно, партнеры всякие попадаются. Иной слонопотам все ноги оттопчет. Поди такого не заметь. Вот тут я бы на Вас и посмотрела, как Вы себя в одиночестве почувствуете. И Окуджаву Вы, по-моему, зря обижаете. Я знаю очень многих людей, которые его любят, и их никак нельзя назвать дураками. Доктора наук, например.

Ах, Машенька, ну при чем тут доктора и науки? Мало ли дураков среди докторов? Может, он в своей ботанике доктор или там, в кривогенных криптограммах, а во всем остальном — даже не санитар. Он ведь все свое время на эти кривогены гробит, головы не поднимает. Он о них всегда думает, даже когда на жену забирается. А когда отвлекается, чисто для расслабухи, так сразу — ну песенки распевать. Это для него суррогат такой, иллюзия жизни, желудевый кофе. Споет — и снова за кривогены.