– До Шереметьево доедем?
– С ветерком! – уверенно ответил я. И не соврал. В окнах жигуля было столько щелей, а в корпусе столько дыр, что ехать на нем без ветерка, завывающего в салоне, было просто невозможно. По свежему воздуху, проникавшему внутрь, моя машинка могла бы запросто считаться почти что кабриолетом. Вскоре пассажир на своей шкуре и остатках прически оценил что такое прохождение зоны повышенной турбулентности, которая возникает не за бортом самолета, а непосредственно внутри автомобиля. Тем не менее в свой срок он все же оказался в аэропорту, а плата за проезд оказалась в моем бумажнике.
К сожалению, назад мне пришлось отправиться пустым. Я, конечно, рисковый парень, но не настолько, чтобы пытаться подцепить клиента под носом у Шереметьевской таксомоторной мафии. Гораздо разумнее было поскорее вернуться обратно в город и вылавливать на окраинах пассажиров-одиночек, которым настолько надо куда-то ехать, что они готовы добровольно оказаться внутри машины, помечающей пройденный путь гайками, так же часто, как Грензель и Гретель хлебными крошками. В результате всего через полчаса мои фары – одна из которых смотрела влево и вверх, а другая вправо и вниз – освещали мне путь где-то в переулках в районе Фестивальной улицы. Возможно, опытные работники шашечек и баранки сказали бы, что я действовал неправильно. Но несмотря на то, что я начал таксовать всего пару месяцев назад, я быстро понял, что в модельном ряду прочих «бомбил» мой жигуль может выступить разве что в роли «У-2». А он, как известно, был ночным бомбардировщиком. Это значило, что для успешного выполнения задания «У-2» всячески избегал больших высот и ярко освещенных просторов. Наоборот, он заходил на цель, крадучись, самыми темными углами и задворками, благодаря чему и бомбил удачно, и летчиков возвращал домой в целости и сохранности. Примерно такой же тактики придерживался и я. Ехал себе тихонечко и внимательно поглядывал по сторонам, высматривая кого бы принять на борт. Тем не менее, следующего гражданина я к своему ужасу принял вовсе даже на бампер. До сих пор не понимаю ни как, ни откуда он возник. Только что передо мной была абсолютно пустая дорога и вдруг «ба-бах»! Машина словно врезалась в вековой дуб, который в секунду вымахал из земли прямо перед ее носом. Правда, дуб при столкновении с моим жигулем, пожалуй, все ж таки устоял бы. А верзила, об которого я остановился, покачался-покачался, да и рухнул. В панике я выскочил из машины и бросился навстречу своей судьбе. Не знаю, кому как, а я считаю, что сбить пешехода, это самый страшный ночной кошмар любого водителя. Не могу описать как часто начинает биться у меня сердце, когда повернув за угол, я вижу какого-нибудь древнего деда, который медленно и неотвратимо выходит на проезжую часть с тем же решительным выражением лица, с которым он когда-то бросался под танки. Еще большую опасность представляют молодые мамаши, которые вероятно, считают оживленную улицу чем-то вроде холодной реки. Они долго собираются с духом на тротуаре, а потом ни с того ни с сего без предупреждения кидаются в транспортный поток. Иногда они при этом толкают перед собой коляску. Иногда, наоборот, тащат якорь в виде упирающегося во все сандалии малыша. В любом случае, при виде такого зрелища моя водительская душа спешит отделиться от моего же водительского тела, да и самого автомобиля. Так что все остальные действия, как то: экстренное торможение, резкий поворот руля в сторону, а также многоэтажное обкладывания матом пешехода, я делаю на уровне автоматизма. Однако в этот раз автоматизм, увы, не сработал. Я смотрел под бампер своей машины и видел тело, которое вытянулось вдоль дороги примерно на два, а то и два с половиной года колонии общего режима. Вот и решайте после этого, кто в такой ситуации в большей степени жертва аварии – тот, кто уже лежит? Или тот, кто еще только сядет? А в том, что сесть придется я почему-то не сомневался. Не могу объяснить, какое чувство подсказало мне, что гигант, которого я сбил, уже не дышит. Просто от темного силуэта передо мной прямо-таки веяло смертью. Походкой приговоренного я вернулся к водительской двери, вынул из машины мобильный телефон, набрал «02» и услышал холодный абсолютно лишенный какого бы то ни было участия или сострадания голос:
