Потом принялся за других больных воспитанниц. Одни из них жаловались на головную боль, другие на живот, иные на кашель… Всех тщательно выслушал, выстукал внимательно осмотрел доктор и прописал каждой лекарство. В толпе подруг — воспитанниц среднего отделения стояла беленькая, четырнадцатилетняя Феня Клементьева, изящная и нежная, как барышня.
— Ты что? Что у тебя болит, курносенькая? — обратился к ней доктор. — Небось от урока удрала? Закона Божия у вас нынче, урок? — пошутил он.
Феня вспыхнула, опустила глазки и передернула худенькими плечиками.
— Напрасно вы это, Николай Николаевич, — протянула она с ужимочкой.
— А вот увидим, покажи-ка язык!
Феня покраснела пуще и, плотно закусила мелкими, как у мышонка, зубками верхнюю губу.
— Покажи же язык, курносенькая! — уже нетерпеливее приказал доктор.
Феня, пунцовая, потупилась и не решалась высунуть языка.
— Федосья! Тебе говорят! — прикрикнула на нее Фаина Михайловна.
— Не могу! — простонала Феня. — Не могу я, хоть убейте! Не могу!
— Да отчего же? — живо заинтересовался здоровяк доктор. Молчание было ему ответом.
— Феня?!
Новое молчание…
— Что с нею, кто знает? Курносенькие, говори!
Николай Николаевич удивленными глазами обвел толпившихся вокруг него девочек.
Подошла Елена Дмитриевна…
Ее лицо было строго. Глаза сурово обратились к Фене.
— Клементьева, не дури! Что за глупости! Нужно же Николаю Николаевичу узнать по языку о твоем здоровье…
— Ни за что… Не могу… Язык… Не могу… Хоть убейте меня, не покажу ни за что. — И слезы хлынули внезапно из хорошеньких глазок Фени. Быстрым движением закрыла она лицо передником и пулей вылетела из лазаретной.
— Ничего не понимаю, хоть зарежьте! — комически развел руками доктор.
— Глупая девочка! Истеричка какая-то! Все романы тишком читает, на днях ее поймала, — желчно заговорила горбунья, и длинное лицо ее и прекрасные лучистые глаза приняли сердитое, неприятное выражение.
— А все-таки неспроста это. Ее лечить надо. А чтобы лечить, надо причину знать, от чего лечить, — произнес раздумчиво богатырь-доктор. — А ну-ка, курносенькие, кто мне возьмется разъяснить, что с ней? — совершенно иным тоном обратился он к смущенно поглядывавшим на него воспитанницам-подросткам.
— А я знаю! — краснея до ушей, выступила вперед рябая, некрасивая девочка лет четырнадцати.
— Шура Огурцова? Что же ты знаешь? Скажи.
— Знаю, что Феня вас обожает, что вы ейный предмет, Николай Николаевич. А язык предмету в жизнь свою показывать нельзя. Срам это! — бойко отрапортовала девочка.
