Говорю «к счастью», потому что когда Кнут добросовестно (в чем нет сомнений) изложил эти контрпредложения Фолькерту, до последнего, видимо, дошло все безумие подобных затей. Во всяком случае, мы больше не слышали о планерах, воздушных шарах, амфибиях, роботах и субмаринах, зато машины с двойным дном аккуратно продолжали прибывать.
Хорошо помню июнь восемьдесят четвертого года, нашу поездку в Вильнюс. Мы не принимали груз, наоборот, доставляли его неким людям. Передача произошла ночью на глухой лесной дороге, после чего мы отправились в Вильнюс, где нам была забронирована гостиница, и завалились спать.
Когда я оказываюсь в новом для себя городе, время на знакомство с которым никак не выкраивается, я встаю в шесть, а то и в пять утра и успеваю немало увидеть. В Вильнюсе я никогда прежде не бывал. Я хотел увидеть место погребения сердца Пилсудского, мне было любопытно, как может выглядеть памятник сердцу. Мой питерский друг Володя Герасимов, знающий решительно все, когда–то объяснял, что сперва надо найти памятник Иоахиму Лелевелю, возвышающийся над остатками кладбища Росса, а от него уже рукой подать. Мне не удалось найти ни то ни другое, а ранние местные жители вообще отрицали само наличие подобных достопримечательностей.
Вильнюс оказался на удивление невидным городком. Побродив до девяти, я полностью в нем разочаровался, купил несколько пакетов невиданных в Москве сливок тридцатипятипроцентной жирности, предвкушая, каким кофе со сливками я порадую жену Ирину, и пошел будить своих товарищей.
Нервный Евгеньич скоро оторвался от нас и скрылся за горизонтом. Мы с Алексом ехали в моих «Жигулях» третьей модели. Сначала за рулем был он, через полтора часа его сменил я. Мы уже катили по Белоруссии, когда я заснул за рулем.
К счастью, мы не влетели ни во встречную машину, ни в столб, ни в дерево, а упорхнули во вспаханное поле. Дорога в этом месте была на несколько метров выше окружающей местности. Когда мы потом с милиционером рулеткой измеряли длину прыжка моего несчастного Мурзика, гаишник сказал, что его скорость не могла быть меньше ста тридцати километров в час. Мурзик коснулся земли в первый раз сразу за бетонным дренажным желобом — маленький недолет, и нам был бы конец — и прыгнул, как мячик, вторично. Не знаю, от какого толчка мы проснулись — Алекс тоже спал — от первого или второго. Главное, что все–таки проснулись. Все четыре колеса лопнули, кузов выглядел как отраженный в кривом зеркале, переднее и заднее стекла вылетели, и по пахоте были разбросаны пакеты сливок жирностью тридцать пять процентов.
