Ссоры начинались на пороге двери в Наташину комнатку:
— Ты опять пьян.
— Я выпил меньше, чем другие. Пригласил в буфет тех, от кого зависит заказ на рисунки. Неужели тебе не понятно то, что всем ясно? Могут дать мне, а могут другому. Скажут, что тот талантливей.
— Если мы сумеем пройти через грязь чистыми, мы талантливы, а если сами измажемся — значит, бездарны!
— Ну, поехала! Хватит выступать! Неужели ты не можешь рассуждать как все?!
Она упрямо не хотела признавать необходимости быть услужливым для того, чтобы самому пробиться, стать нужным, а не остаться на веки вечные десятой спицей в колеснице. Однажды он по своей инициативе поехал за тридевять земель в магазин выпросить книги, которые начальство забыло заказать для автора. Поблагодарили его, Сергея Чекедова, даже премию пообещали. А Наталья кричала, что пропустила свою важную творческую встречу, не с кем было оставить детей! Как будто ее так называемые важные встречи хоть на каплю приумножали достаток семьи!
Наталью не заботило то, что телевизора в доме нет, холодильник допотопного выпуска облуплен, книжные полки прогнуты, письменный стол полуразломан, шкаф для одежды перекошен... Да и приличной одежды нет. Не каракулей каких-нибудь, или там дубленок, или бархата, модного сейчас за рубежом; хотя бы костюмов по мерке! Не с материнского плеча ей, а ему — с отцовского! Наталья не проявляла никакого желания видеть мужа элегантно одетым и самой смотреться современно, как подобает жене художника и пианистке со средним музыкальным образованием. Настолько отстало выглядели Чекедовы, что Галя Лапочкина, буфетчица в кафе научно-исследовательского института, доброжелательно пообещала достать Сергею югославский костюм.
Сама Галя, со спящей улыбочкой и ямочками на щеках, никого не обвешивала, не обсчитывала и принимала только элегантные знаки внимания. Билеты в театр — конечно, в партер, чтобы хорошо показаться на людях, книги — конечно, подарочные издания, чтобы украшали жилье. Сотрудникам издательства доступ в кафе был открыт.
Наталья явно не представляла себе, сколько иллюстраций надо пробить, то есть сколько надо выдержать собственного подобострастия, услужливости и расторопности, сколько надо побегать, поизворачиваться, покрутиться, чтобы в доме появились хотя бы новые книжные полки!.. Иногда тридцатичетырехлетний Сергей чувствовал себя буквально как загнанная лошадь.
Случилось недавно так, что не он угощал, а его пригласили в ресторан. И поставлена была на стол бутылка виски с особенной этикеткой: изящная белая лошадь. Чекедов только недавно закончил оформление альбома о лучших скакунах Советского Союза. Пока работал над альбомом, дом наводнили материалы по заданной теме. А сам Сергей привык присматриваться ко всем необычным для него изображениям лошадей... Не было раньше в жизни Сергея Чекедова такой бутылки. Если с отцом выпивал, брали обычную с нашлепкой. Если завязывал отношения, старался раздобыть завинченную. Впрочем, не удивительна бутылка виски, если Сергея угощал американский журналист. Познакомились еще год назад на выставке молодых художников. Американец говорил по-русски почти без акцента. Пообещал подарить Сергею карандаши. Принес как условились — в садик напротив Большого театра. А в ресторан гостиницы «Метрополь» принес в подарок краски. С деловым условием получить ответный сувенир — первую же картину, написанную этими красками. Посмеялись по поводу их личного взаимовыгодного советско-американского соглашения. Но Сергея так привлекла лошадка на этикетке, что ни о каких других рисунках или картинах думать не хотелось. Размышлял, хмелея, что, наверно, есть на свете лошадиный бог, который не сразу, но все же когда-нибудь замечает каждую тяжкую лошадиную замотанность. И выводит уже совсем понурую, спотыкающуюся от усталости лошадь на зеленый лужок. И она пасется себе, щиплет майскую травку, солнышко течет у нее по жилам. И сытая она. Не костлявая. Выглядит как ладный жеребенок.
