Я сказала ей, что без труда приняла тактику улыбок, ибо убеждена, что эта история действительно не много значит для Мориса. «Между нами ничего не изменилось», — сказал он мне позавчера. Действительно, я мучилась гораздо сильнее десять лет назад: раз у него появились новые устремления, раз его работа в фирме «Симка» — работа обычного врача, малооплачиваемая, но оставлявшая много свободного времени и которой он занимался так добросовестно, — не удовлетворяет его, значит, дома ему стало скучно, значит, его чувства ко мне остыли. Сейчас я жалею, что совсем не участвую в том, что он делает. О своих больных он рассказывал мне, отмечал интересные случаи, я пыталась им помочь. Теперь я совсем не в курсе его исследований, а пациентам поликлиники я не нужна. Изабель помогла мне и тогда.
Прежде, чем лечь, я приняла немного нембутала и сразу же заснула. Морис сказал, что вернулся около часу. Я его ни о чем не спросила. Мне помогает то, что в физическом смысле я не ревнива. Моему телу уже не тридцать лет, телу Мориса — тоже. Они находят друг друга с удовольствием, но без прежней пылкости да и, признаться, это случается редко. О, я не обольщаюсь. В Ноэли для Мориса — прелесть новизны. В ее постели он молодеет. Это мне безразлично. Мне внушала бы опасение женщина, способная дать что-то Морису в духовном смысле. Но по моим встречам с Ноэли и по тому, что говорят, я имею о ней достаточное представление. Она воплощает все, что нам чуждо: карьеризм, снобизм, жажду денег, страсть производить впечатление. У нее ни одной своей мысли, она абсолютно лишена чувства и во всем подчиняется только моде. В ее кокетстве столько откровенного бесстыдства. Я даже думаю, что она фригидна.
Четверг, 30 сентября. Сегодня с утра у Колетты было 36,9°. Она уже встает. Морис говорит, что эта болезнь распространена сейчас в Париже: долго держится температура, человек худеет, а потом выздоравливает. Не знаю почему, глядя, как она ходит по квартире, я почти поняла, о чем сожалел Морис. Она не глупее сестры. Ее интересовала химия. Занятия шли успешно. Жаль, что она их прервала. Что она будет делать целыми днями? Я должна была бы оправдать ее: она выбрала тот же путь, что и я. Но у меня был Морис. Конечно, у нее есть Жан-Пьер, Если не любишь человека, трудно представить себе, способен ли он заполнить собой чью-то жизнь.
Пятница, 1 октября. Впервые я сорвалась. За завтраком Морис сказал, что отныне, когда он будет проводить вечер с Ноэли, он будет оставаться у нее и на ночь. Он считает, что так приличнее и для нее, и для меня. — Раз ты согласна с тем, что эта история имеет место, позволь мне пережить ее достойно. Если учесть все вечера, которые он проводит в лаборатории, все обеды, на которые он не является, получается, что Ноэли он уделяет почти столько же времени, сколько мне. Я сопротивлялась. Он довел меня до головокружения подсчетами. Если считать в часах, хорошо, он чаще бывает со мной. Но огромное количество часов он работает, читает журналы или мы встречаемся с друзьями. А когда он с Ноэли, он занят только ею.
