Великая и свободная Финляндия, о которой он говорил сыну, рухнула тогда, когда на крышку гроба упала последняя лопата земли. Потом из винтовок трижды выстрелили в воздух, гроб стал исчезать под землей и военный оркестр грянул гимн, подхваченный присутствующими: «Наш край, наш край, наш край родной...»
Мальчик погиб, а он стоял у могилы и мучительно думал: где найти твердую почву своим убеждениям?
С этими думами он так и стоит тут по сей день.
Кристина ждет его к обеду. Но он не торопится домой. Сначала надо побывать у Пентти.
Ему пришлось ждать Пентти почти целый час. Темноволосое существо, у которого вместо лица красный, широкий эллипс, обрамленный до самых глаз сооружением, высмотренным в фильмах, объявило ему безапелляционно:
— Занят. И ушло.
Он сидел в приемной и рассматривал стены. Смотрел на гравюры. Отечественные. Послевоенная финская графика достигла довольно высокого мастерства, но только в технике, во внешних приемах. По содержанию в ней нет ничего нового. Она родилась с опозданием на тридцать лет. Наши графики стремятся только к одному — считаться художниками.
Смешно.
Они рисуют не лучше меня. Покупает этот Пентти что попало. Кто-то, конечно, ему посоветовал.
Конторское диво проходит через приемную и исчезает в дверях, прежде чем он успевает встать.
— Постойте!
Диво возвращается и натягивает на свои органы зрения и речи такое выражение, которое называется приятной манерой обслуживания. Это условный рефлекс. Конторские красотки действуют всегда одинаково. Как дрессированные животные, они реагируют на определенные раздражители. В данном случае я — такой раздражитель, на который следует осклабиться.
— Чем могу быть полезна?
— Сколько времени этот самый Пентти собирается быть занятым? Мне надо с ним поговорить.
— Минуточку, прошу вас, — говорит женщина и упархивает за дверь.
Минуточка длится и длится, прежде чем вестница возвращается.
— Пожалуйста, директор свободен.
— Неужели свободен? — говорит он.
— Простите?
— Я сказал, неужто он в самом деле свободен? — повторяет он зычным голосом. Он видит, как женщина пытается его понять, видит, каких границ достигает ее мысль, прежде чем оборваться, и тогда вокруг ее рта появляется растерянная гримаса — тут и конец мысли.
Он входит в кабинет Пентти.
— Здравствуй.
— Здравствуй. Извини, тебе пришлось ждать. Почему ты сразу не сообщил?У меня был в гостях один англичанин и просидел, чертов сын, полдня, рассказывая всякую чушь.
— Ну и тупые же у тебя служащие. Почему ты не разгонишь их к черту и не возьмешь получше?
