Я брел по Венгрии — один.
Душе отрадно было
Глядеть в пустую даль равнин,
Тянувшихся уныло.
Степь ширилась, тиха, мертва.
День догорал. Устало
Шли облака. Едва-едва
Зарница трепетала.
И вдруг — неясный шум во мгле,
В бездонной, темной дали.
Я ухо приложил к земле:
Не кони ль там скакали?
Все ближе, ближе — стук копыт
Наполнил землю дрожью.
Так сердце робкое дрожит,
Почуяв кару божью.
И вдруг вблизи, распалены
Пастушьим гамом, гиком,
Промчались бурей табуны,
Беснуясь в беге диком.
Горячий конь летит стрелой,
Храпит и ржет в тревоге.
Обгонит ветер он степной,
Сметет его с дороги.
Но держит крепкая рука,
Конь бесится напрасно.
Тисками воля седока
Его сжимает властно.
Неслись туда, откуда шла
Ненастья злая сила.
Исчезли, будто ночь и мгла
Их разом поглотила.
Но все казалось, что гудит
Над степью вихрь летучий,
Что гром несется от копыт
И вьются гривы тучей.
И те же тучи табуном
В гремящем небе мчались,
Кругом будили гул и гром
И в беге умножались.
А буря, конюх удалой,
Ревела и свистала,
И плетью молнии витой
Лихой табун хлестала.
Но бег разгорячил коней,
Стал глуше топот злобный,
И, словно пот, сильней, сильней
Закапал дождик дробный.
Холмы возникли предо мной,
И домик у дороги
Мелькнул радушной белизной,
Мне окрыляя ноги.
Омыв лазурь, гроза прошла,
И, радуясь погоде,
Над степью радуга взошла
На влажном небосводе.
Я шел быстрей, к холмам спеша.
Закатное светило
Плетеный кров из камыша
И стекла позлатило.
А хмель, казалось, обнял дом
И пляшет в опьяненье.
Уже я слышал за окном
И музыку и пенье.
И я вошел и, всем чужой,
Присел поодаль с чарой.
Кружились вихрем предо мной,
Сходились пара с парой.
Девицы юны и стройны,
Тела как налитые.
