— Гм… признаться, не совсем! Но Аллах с ним — с Васей. Во всяком случае он бегает на двух лапах — значит человек.
— Да, на двух лапах! — подтвердила Таня и вдруг вся задрожала: — Чайка схватила рыбу. Какой ужас — гад гада ест!
— Ни чайка, ни рыба — не гад, — удивленный ее волнением и даже не вполне веря ему, проговорил я. — Потом, что же здесь такого: чайка тоже хочет есть!
— Пойдем домой, мне нехорошо, — побелевшими губами сказала Таня.
— Ну и ну, — с огорчением думал я, плетясь сзади. — Впрочем чего я ожидал? В нервном санатории так и полагается: очевидно истеричка!
Как я ни уклонялся от дальнейших встреч, случай о поди л нас опять и опять. Таня рассказала мне свою страшную биографию. Происходила она из зажиточной семьи, отец ее был из «отжившего класса», революция смела все: и она оказалась семи лет одна на улице. Пристала к банде беспризорников и вместе с нею два года путешествовала по югу России, кормясь мелкими кражами и чем Бог пошлет.
В Ростове банда была выловлена, Таня попала в интернат для дефективных, бежала дважды и снова попадалась. В конце концов все же смирилась и осела. Кончила школу, была принята в комсомол. Комсомол,- главным образом в лице «хорошего парня» Сергея, ей помог и она пробилась в Институт библиографии и библиотечного дела в Москве, его окончила.
В промежутках было разное: и ребенок (вскоре умер) вероятно от того же «хорошего- парня» и «срывы», (в чем они заключались, Таня не сказала). В результате такого «срыва», она была выставлена из комсомола. Сергей вылетел тоже и скрылся: прибился к «асоциальным элементам», с грустью пояснила Таня.
Сейчас она вполне счастлива, служит уже три года в «самом большом в мире книгохранилище» — библиотеке имени Ленина. Состоит кандидатом партии и мечтает перейти в члены, но бывшие срывы и проклятое происхождение — темные пятна на ее светлом жизненном пути.
— Спасибо за доверие, — сказал я, выслушав исповедь, и необдуманно пошутил:
— К моему огорчению, меня тоже не принимают в партию.
— Почему? — спросила Таня, сочувственно заглядывая мне в лицо.
Я осторожно отвел свой взгляд.
— Из-за крайнего индивидуализма. Люблю гулять один и любоваться природой.
Таня долго молчала.
— Есть вещи, над которыми смеяться — преступление, — наконец, смотря в сторону, сухо проговорила она.
— Ограблена, истерзана, — думал я, подымаясь к себе в палату. — Находит же, что счастлива и почему-то предана, предана бесконечно…
VI
В палате я застал всех в сборе. Доктор Бояров мерил большими шагами комнату и что-то взволнованно говорил.
